Homo ludens

Как-то собрались было в Дубултах погулять – Райкин, его жена артистка Рома и я. Аркадий Исаакович вдруг вздохнул: «Ну как гулять? Начнут останавливать, спрашивать: “Вы Райкин? Правда? Неужели? Не может быть!”» Я пообещал, что буду его оберегать. И только мы вышли на улицу, как уже к Райкину приближается человек – идет и сам себе не верит. Подходит, сам, можно так сказать, блаженно-остолбенелый: «Вы правда Райкин?» Как будто все это во сне и боится проснуться. Я бросаюсь на защиту Райкина: «Нет, не Райкин, просто удивительное сходство, но – не он». Счастливец сразу как-то тускнеет, сновиденье кончилось. Он хочет уйти, на лице страдание – не Райкин. И тут я слышу голос самого Райкина: «Не надо… Да, я Райкин». Он говорит прохожему приветливые слова, и тот уходит – теперь уже окончательно счастливый.

Почему Райкин открылся, не стал играть с незнакомым человеком в прятки? Не захотел, чтобы тот уходил огорченный и разочарованный. Был рад доставить радость другому.

Я не раз замечал у него эту черту: он относился к любому человеку как к своему зрителю и чувствовал себя перед ним в долгу.

– Если на моем концерте, – говорил он, – кто-то стал разговаривать с соседом – не надо его винить. Может быть, дело во мне самом, я сегодня не совсем в форме и зритель это подсознательно почувствовал.

Как на уроке: дети начали болтать – учитель, взгляни строго не на них, а на себя.

Однажды я провел у Райкина в Ленинграде целый день. Он рассказывал, сколько сил и нервов тратит каждый раз, когда утверждается спектакль. Не меньше, может быть, чем на работу над самим спектаклем.

Потом стали собираться актеры, чтобы вместе с ним ехать на небольшом автобусе на вечер во Дворец культуры ткацкой фабрики. Мне понравился стиль отношений Райкина с актерами – простой, естественный. Если смотреть со стороны, не зная, кто здесь руководитель театра, – было бы трудно догадаться. В дороге весело переговаривались и так же весело, на равных препирались. Не чувствовалось никакой иерархии.

Во Дворце культуры Райкин взял меня с собой в грим-уборную. Я стал отказываться: не надо, буду отвлекать. Но он настоял. Сел перед зеркалом и долго, внимательно смотрел на свое лицо, словно набираясь сил перед спектаклем – как перед сражением.

Я сказал, что, когда Лев Толстой писал «Войну и мир» и работал над главой о Бородинском сражении, он внимательно изучал Бородинское поле. А вернувшись домой, написал в дневнике примерно так: теперь только дай бог спокойствия.

Райкин сказал:

– Спокойствие… Мне это сегодня нужно больше всего.

Спектакль шел с огромным, нарастающим успехом. Восторг зала достиг высшей точки, когда Райкин стал рассказывать короткие анекдоты-сценки.

Приходит старушка в телеателье:

– У меня плохо телевизор работает. Вы яво поменяйте.

– Это должен мастер решить.

– А вы и яво поменяйте.

– Такими вопросами занимается трест.

– А вы и яво поменяйте.

И так бабушка требует замены на все более высоком уровне. А когда она доходит до самого главного человека в стране, собирается сказать, что и «яво» тоже надо поменять, ей, не давая договорить, испуганно и предостерегающе грозят пальцем: «Бабушка!»

В ту пору подобные сценки считались не просто крамольными, но запретными, и зал буквально взорвался аплодисментами.

Жена Райкина артистка Рома рассказывает:

– На гастролях в Москве мы с Аркадием жили в гостинице «Москва», квартиры еще не было. Возвращаемся в свой номер после спектакля, оба еле живы, особенно он – в ту пору он себя совершенно не щадил и участвовал чуть ли не во всех номерах. Выключили телефон, теперь только одна мысль – спать. Вдруг звонок, открываю – на пороге Гердт. Я говорю: ты знаешь, мы тебе всегда рады, но сейчас просто валимся с ног от усталости. Приходи в любой другой день. Он отвечает: понял, ухожу, только – один анекдот.

Ну, анекдот – святое дело, да, проходи, сядь на минуточку.

После его анекдота я вспомнила другой, а там пошло-поехало. Чувствую, у меня что-то вроде второго дыхания.

В три часа ночи Райкин встал из-за стола: нет, говорит, я больше не могу, только спать. И пошел в спальню. А мы с Гердтом так разговорились – куда усталость делась.

В пять часов ночи дверь из спальни открывается, выходит Райкин… Ну, вы знаете, что он может хорошо одеться. Но здесь – я его таким разодетым не помню. Как будто собрался на самый важный прием. Сел за стол и барабанит двумя пальцами.

Я испугалась:

– Аркаша, что с тобой?

– Ну как же, у нас ведь гости…

Гердт закричал:

– Всё, ухожу, исчезаю!

И действительно исчез.

Так искусство Райкина столкнулось с могучим напором Гердта-рассказчика – и одолело его.

Мне доводилось писать юмористические тексты для Райкина и для Образцова. Какая разница! Сергей Владимирович четко и однозначно формулирует задачу. Например, написать текст для конферансье в «Необыкновенном концерте». Надо, чтобы текст ведущего был неостроумным, но вызывал бы смех. И вот я читаю то, что сочинил. Образцов внимательно слушает, а потом вдруг говорит: