Homo ludens

– Стоп! Тут конферансье сострил. Это нарушение условия. Мы договорились, что он говорит неостроумно, но так, чтобы все смеялись. А у вас он сказал остроумную фразу. Над чем же мы тогда смеемся?

И – Райкин. Делает мне предложение – написать смешную песенку о невидимке. На следующий день я прихожу и читаю. Он слушает, а потом вдруг говорит:

– Да… Хорошо… Но у меня сейчас другое… А что, если так?

И делится совершенно новым замыслом.

Автору-юмористу удобнее и спокойней работать с Образцовым. Но увлекательней – с Райкиным.

После своей кончины Аркадий Райкин от нас не уходит. Он остается – как будто чего-то не доделал и просто не может, не вправе уйти.

Вот он, уже пожилой, но, как всегда, молодым, стремительным шагом выходит на сцену – необыкновенно весело, почти выбегает, словно боясь опоздать на свидание.

Мгновенным движением руки снимает с лица маску и – тупорылая примитивная физиономия сменяется милым, чуть улыбающимся подлинно райкинским лицом. Эти «возвраты» артиста к самому себе – как эмоциональные толчки. Райкин, может быть, как никто, заслуживает слова – лицедей.

В компании сидит немногословный, не старается завладеть застольем, словно он и не Райкин, а дальний родственник того, знаменитого Райкина.

Генрих Манн, говоря об освободительных идеях русских классиков, называет литературу революцией до революции. Можно сказать, что Райкин – это перестройка до перестройки. Борьба против казенщины, культа, застоя в ту пору, когда все это было системой. Когда хамство было госхамством.

Вся жизнь артиста была трудным, почти невозможным плаванием на парусе против ветра. Парус рвется, голова седеет, ветер все сильнее, а сердце «мерцает» все больше.

1992

Устное послание ко дню 75-летия, 28 ноября 1986. Театр эстрады

Дорогой Аркадий Исаакович!

Тридцать лет назад Э. Г. Казакевич готовил к изданию альманах «Литературная Москва». Материалы были очень острые, и сотоварищи Казакевича по изданию предупреждали его, что альманах может вызвать критику, а некоторые вещи и вовсе непроходимы. Но он отвечал притчей:

– Один человек, живший в небольшом городке, решил сбрить себе бороду. И пошел посоветоваться к учителю – главному местному авторитету. Учитель выслушал и сказал совершенно категорически: «Ни под каким видом!»

Но в этот момент учитель сам сбривал себе бороду.

– Учитель, – сказал человек, недоумевая, – но вы же сами…

– Да, но я же никого не спрашиваю, – невозмутимо ответил учитель.

Райкин – наш учитель, который никого не спрашивает. Он говорит о том, что у него на душе, и это совпадает с тем, что на душе у миллионов людей.

Он доказал, что смех, сметь и смелость – слова одного корня.

«Подлинный смех – удел равных», – сказал Герцен.

Бюрократ – это существо, которое все время норовит стать над равными людьми. Его девиз: пусть все равны, но я буду самый равный.

Если он шутит, то считает: смеяться на его остроты входит в обязанности подчиненных.

Если ему говорят: «Я вас люблю», он изрекает: «Пишите заявление».

Он настолько исполнен духа казенщины, что умудряется даже ругаться казенно. Говорит не «Идите к такой-то матери», но – «Давайте пройдем к такой-то матери».

Философию бюрократа можно выразить переиначенной строкой из песни:

Снова замерло все до запрета…

Его отношение к нижестоящим исчерпывается щедринской формулой: «Невиновен, но не заслуживает снисхождения».

Сколько мы натерпелись от бюрократов, чинуш, мертвых душ, как их называл Маяковский – главначпупсов! Но есть у нас и утешение, есть защитник. В то время, когда бюрократ мордовал нас, Райкин смело атаковал бюрократа.

Сейчас у нас идет процесс демократизации. Что это значит? А это – процесс распространения боевых качеств Аркадия Райкина на все остальное количество населения.

Дорогой Аркадий Исаакович!

Желаю вам новых творческих успехов! Чтобы вы могли говорить все и вам бы за это не было ничего!

1986

11. «Мне нужен смех, друзья, движенье…» – о Леониде Утесове

У каждого артиста есть нечто вроде большого и малого круга кровообращения. Большой круг – зрители, телезрители, радиослушатели. Малый круг – домашний, приятельский.

Леонид Осипович Утесов – один из самых знаменитых королей эстрады. Как подсчитать, сколько тысяч и тысяч раз звучал его голос – с граммофонов, патефонов, магнитофонов, радиол, проигрывателей, по радио, с телеэкрана. Он был виден и слышен издалека. Широко шагнула его слава. Она была и остается долговременной и прочной. Немало певцов вырывались к свету рампы, становились модными и потом исчезали во тьме забвенья. А слава Утесова – не мимолетная, не похожая на минутную вспышку – разгоралась все больше.

И в то же время Леонид Осипович превосходно себя чувствовал в «малом круге» – среди друзей, знакомых, в веселой компании.

Мне посчастливилось видеть его вблизи, встречаться с ним, переписываться, обмениваться шуточными стихотворными посланиями.