How Asia Found Herself

С середины XVIII века Калькутта все активнее торговала с цинским императорским Китаем, в котором все чаще появлялись торговые суда и рукописные отчеты чиновников Ост-Индской компании. Однако именно миссионеры вынесли в публичную сферу гораздо больше информации о Китае, что вызвало отклик как у китайских, так и у индийских авторов. Так же как в Индии, на Цейлоне и в Бирме печатные технологии были переняты местными деятелями, в Китае новое поколение культурных предпринимателей переняло буквенную, а затем и литографическую технику, внедренную миссионерами через договорные порты Макао, Нинбо, Шанхая и Гуанчжоу (бывший Кантон). Поскольку Шанхай, как до этого Коломбо и Рангун, стал центром второй китайской печатной революции, новая когорта буддийских издателей экспортировала книги и журналы единоверцам в другие страны. Именно в Шанхае в 1931 году был опубликован первый китайский перевод Корана. Его автором был Сайлас Аарон Хардун (1851-1931), иракский еврей, выросший в Бомбее, а затем вслед за многими индийскими купцами сколотивший состояние в прибрежной части британского Китая. С помощью пара и печати, торговли и завоеваний инфраструктура европейской империи соединяла дальние рубежи Азии. На фоне последовавших за этим конкурирующих самопроекций межкультурное взаимопонимание как азиатов, так и европейцев столкнулось с множеством проблем.

Коран Хардуна был втянут в полемику, которая велась от Стамбула до Шанхая, когда рябь откликов на цикл переводов, запущенный христианскими миссионерами, достигла берегов Китая. Однако за столетие, отделявшее китайскую Библию Маршмана от китайского Корана Хардуна и сопутствующих им споров, возник и информационный средний путь. Он состоял из ближневосточных и индийских попыток понять историю, культуру и религии Китая. Спустя пять столетий после морских путешествий адмирала Чжэн Хэ (1371-1433 гг.), спонсируемых Мин, империя, торговля и евангелизм вновь соединили дальние регионы континента, жители которого только учились считать его "Азией".

Так из родных мест Маршмана и Хардуна - Калькутты и Бомбея - был опубликован новый свод знаний на бенгальском, урду, гуджарати и хинди, а также на османском турецком. Однако вплоть до XX века христианские проекции и конфуцианские парадигмы, заложившие основы европейской китаистики в колониальной Калькутте, продолжали влиять на понимание Китая на Ближнем Востоке и в Индии. Но после многочисленных неудачных попыток интерпретировать конфуцианскую историю и культуру к 1920-м годам открытие китайского буддизма и ислама дало восточноазиатское зеркало, через которое индийцы и арабы могли проецировать себя, оценивая другого.

 

Морская кинологическая география

Хотя культурное взаимодействие Ближнего Востока, Индии и Китая обычно представляют себе через модель Шелкового пути, география, сформировавшая современное представление Индии и Ближнего Востока о Китае, была явно морской: Калькутта, Бомбей и Стамбул, а оттуда - внутренние города, такие как Лакнау, Кабул и Тегеран. Мираж преемственности Шелкового пути со средневековыми взаимодействиями очень обманчив. Когда в середине XIX века книги о Китае начали публиковаться на индийских и ближневосточных языках, они представляли собой фактически новое открытие Китая, в котором информационное наследие предыдущих эпох практически не играло никакой роли. Даже когда традиционные торговые караваны продолжали пересекать гималайские барьеры между Цинской и Британской империями, они не могли сравниться с масштабами взаимодействия и информации между такими портовыми городами, как Гуанчжоу и Калькутта.

По иронии судьбы, заманчивая идея Шелкового пути сама по себе была одним из интеллектуальных продуктов морского открытия Китая европейскими державами. 9 Ведь, как мы видели ранее, этот термин был придуман в 1877 году немецким геологом Фердинандом фон Рихтгофеном, которого цинское императорское правительство наняло для поиска потенциальных маршрутов и залежей угля для строительства железной дороги вглубь от побережья. Будучи семантическим потомком железной дороги, Шелковый путь сам по себе был продуктом инфраструктур империи. Поэтому, чтобы понять, как Китай встречался и понимался индийскими и ближневосточными авторами, писавшими в десятилетия по обе стороны от железнодорожной миссии Рихтгофена, нам придется отложить в сторону идею Шелкового пути, которая появилась у азиатских писателей лишь много позже.