И подымется рука... Повесть о Петре Алексееве

— Получаю я двадцать один рубль двадцать копеек. Бывает, и прирабатываю еще.

— Ей-богу, жених, — расчувствовался Баскаков. — Тебя, брат, женить теперь в самую пору! — И, рассмеявшись, хлопнул Петра по плечу.

— Да у него, может, и есть уже кто? — недоверчиво спросила Арина, поглядела на Петра и стала надевать на самовар трубу.

— Нет, Арина, у меня никого. Кто за меня пойдет!

— А чего за тебя не идти? Вон ты какой здоровый. И работящий. Не пьешь, не куришь.

— Он, ты знаешь, лет этак ляток или даже поменьше того назад на Москве первым кулачным бойцом был. Ей-богу! — Баскаков стал расхваливать Арине Петра так, словно готовил его к продаже.

— Ладно, — поморщился Петр. — Что обо мне толковать? Нечего обо мне толковать. Расскажи о себе, Спиридон. Ты ничего живешь, как я посмотрю. Я когда еще в Москве жил, до Петербурга, мы тогда оба с тобой в общежитии маялись. Сейчас вроде получше, смотрю. Жена, дочь из деревни приехали.

— В деревне какая жизнь! Каторга, а не жизнь. Сам знаешь. Земли столько, что плюнуть некуда. А поборы такие, что, сколь ты ни работай, на одни поборы не хватит. Ну, крутился, крутился я тут и решил жену с дочкой взять, все ж легче. Арина белье господам стирает, Наташка на работу пошла, она у меня грамотная, и книжки читает, и писать умеет. Не больно там шибко пишет, а все ж надо, так и письмо нашкрябает. Девка румяная, парни заглядываются, да сам понимаешь, не всякому отдашь ее.

Попытался было Петр заговорить о книжках, что давал Спиридону читать, но Спиридон пренебрежительно заметил, что, мол, любопытные книжки, и только. И опять заговорил о своей Наташке: девка молодая, красивая, себя держит в скромности, работящая…

«Да что он мне все про дочку, — думалось Алексееву. — Не сватает же ее».

Под конец стал досадовать, что зашел к Баскакову, — только время зря потерял. Ошибся он в Спиридоне. Не тот человек.

Арина подала самовар, налила чаю и сама села за стол; чай ее в чашке стыл, она не пила, сидела напротив Петра и изучала его бабьим пытливым взглядом.

Алексеев уже порывался встать и уйти и себя ругал, что поддался на уговоры Спиридона пойти к нему. Еще не бывало такого, чтоб так ошибался он в человеке, — почудилось, что мужик с головой, правды ищет и не находит, вот с таким только и говорить, такого на путь направить. Куда там! Оказалось — мужик-домовод, только и думает, как бы замужество подходящее дочке устроить.

Вот тут и явилась раскрасневшаяся с мороза густобровая Наталья, сбросила с себя черную кофту на вате, платочек оставила на плечах, не поздоровавшись, глянула мельком на гостя, стащила с ног старые валенки, влезла в стоптанные войлочные туфли домашние, подсела к столу.

— Наташка, — сказал отец, — ты познакомься с гостем. Он наш, тож из Смоленской губернии. Петр сын Алексеев, знакомься с ним.

Наталья словно только сейчас заметила Петра, приподнялась и лодочкой протянула руку, назвала себя.

— Здравствуйте, Наташа, — заулыбался Петр Алексеевич. — Мне тут отец ваш про вас рассказывал.

— Что ж это он про меня такое рассказывал?

— Да все больше про то, какая вы пригожая да ладная у него.

— Недолго-то у меня будет, — многозначительно заметил отец. — Вскорости отхватят ее у меня. Вишь какая румяная!

— Отхватят, — искренне сказал Петр, невольно залюбовавшись Наташей.

И против собственной воли не уходил от Баскаковых. Целый час еще сидел и все говорил с Наташей о том о сем. И вспоминал собственные кулачные бои на Москве, и про Петербург рассказывал, и про деревню Новинскую вспоминал.

Спиридон с Ариной молча сидели, оба довольные тем, что Петр охотно беседует с их Наташкой, а она слушает его, потягивая остывающий чай из блюдца.

Когда Петр наконец поднялся уходить, Баскаковы просили его приходить к ним почаще. Наталья скромно сказала:

— Милости просим.

— Да уж я его затащу, затащу, — пообещал Баскаков.

Шел в Сыромятники и все думал о Наталье Баскаковой: красивая, молодая и, по всему видать, скромница.

И вдруг сам себя оборвал:

— Да что это я? Сдуру влюбился, что ли? Очень она нужна мне! Да срам ведь какой перед Прасковьей Семеновной. Мало ли, что она ничего не знает. Совести во мне нет, вот что. Вздор это все.

Вздор-то вздор. А так привязался к нему, что, как ни отбивался от него, не отставал никак. И на работе вдруг ни с того ни с сего словно перед самым станком его встанет Наталья с вязаным серым платком на плечах, румяная, только с мороза, смотрит на него, улыбается.

— Пойдем к нам? — предложил как-то Баскаков после работы.

Петр отказался через силу. Хотелось к Баскаковым — вновь поглядеть на Наталью, вновь посидеть. Но потому и заставил себя отказаться, потому и сказал, что у него дело сегодня, что очень хотелось к Наталье.

— Нет. Не могу сегодня… Может быть, завтра… Или там послезавтра.

— Ну завтра так завтра, — согласился Баскаков. И уже было отошел от него.

Петр догнал его:

— Слышь, Спиридон… От меня поклон дочке твоей. — Потом спохватился, добавил. — И жене Арине тоже поклон.

А в субботу пригласил Наталью пойти с ним на Девичье поле.

— На карусели покатаемся.

Наталья еще не успела ответить, Арина ответила за нее: