Я не вижу твоего лица

-  Да, мне! Потому, что я этого достойна, потому, что не хочу всю жизнь просидеть с родителями, видя, как они стареют, чувствуя, как увядаю вместе с ними я. Или выйти замуж за какого-нибудь слепого придурка и мыкаться с ним в поисках места под солнцем.

 От расслабленности  и самодовольства девушки не осталось и следа. Надька спрыгнула с диванчика, на котором только что возлежала и нервно заходила, меря шагами просторную кухню.

- А не рано ли о замужестве думать?- неуверенно проговорил Кукайкин, усаживаясь на уголок дивана. – Нужно школу окончить, поступить?

- Ты дебил совсем?- от удивления Надя резко остановилась и впилась взглядом в прыщавую физиономию одноклассника. Белёсые реснички под его очками испугано подрагивали, нистагм усилился. – В нашем положении об этом нужно думать уже с пятого класса, дурачок, иначе будешь до своей кончины больным дитятком в здоровой семье. И будет эта семья жрать на твою пенсию, дарить тебе на днюхи какую-нибудь мелочь, опять же на эту пенсию, и тяжко вздыхать, глядя на тебя- уродца. Поступление? Работа? Ну, Кук, не смеши мои тапочки! Куда ты, болезный мой, поступать собрался? Ну, хорошо, выучишься. Память у нас- слепышей хорошая, что есть, то есть. А работать куда пойдёшь? Да тебя ни один работодатель всерьёз не воспримет.

- А Вахрушкина-то здесь причём?- продолжал тупить Кукайкин, что вовсе вывело Надежду из себя.

-  Не твоего ума дело,! – рявкнула она.- Делай, что говорю, иначе не хрена не получишь! Вот это тебе ясно?

- Куда уж яснее, - вздохнул парень, пожимая тощими плечами. Алёна Вахрушкина ему нравилась,  её голос, её гладкая кожа, её мягкие податливые губы.  Даже шрамы на  щеках Алёны  не отталкивали, а напротив, возбуждали, будоражили в нём нечто затаенное, тёмное, древнее. К чему скрывать, он хотел эту девчонку.  Но получить дорогие шмотки хотелось сильнее. Да и боялся он властной и высокомерной Надюхи, Лапшова с Ленусей боялся тоже. Он боялся всех, и всегда, сколько себя помнил, пытался всем угодить.  Строгому отцу, воспитательнице в детском саду, хулиганам во дворе, учителям и одноклассникам в школе.

-  Подаришь ей этот кулон. Попросишь, очень хорошо попросишь, Кук, прямо-таки слёзно, чтобы носила.  Понял меня?

На пухлой ладошке девушки блеснул круглый, на золотой цепочке,  кулон с зелёным камешком в центре.

- А если не возьмёт, - прошептал ярик, с каким-то благоговением забирая вещицу с нежной розовой девичьей руки.

- Ты дурак что ли?- тоненько захихикала Надежда. – Кто ж от такого подарка откажется? Похнычь, поскули, она –натура мягкая, сентиментальная, клюнет, не сомневайся.

Глава 6

Стучат ложки, пахнет подгоревшей пшёнкой. Ковыряю в своей тарелке и, преодолевая отвращение, стараюсь проглотить, скрипящую на зубах, зернистую массу. Мой организм противится, пытается вытолкнуть предлагаемое, но я, усилием воли, глотаю. Чувствую, как зёрна недоваренной каши скребут по горлу и пищеводу. Хочется чаю, горячего, обжигающего, чтобы успокоить внутреннюю дрожь. Но вместо чая на столе розовеют стаканы с чем-то непонятным, словно оставшееся с ужина молоко смешали с киселём. Внутри меня всё дрожит от холода, хотя воздух кажется раскалённым.  Муть перед глазами, к которой я за столько лет уже успела привыкнуть, окрасилась в противный жёлтый цвет. Снег за окном, пятна лиц, сидевших напротив меня одноклассников, столы, стены, всё стало жёлтым, словно я смотрела сквозь мутные жёлтые очки. Слабость мучительна. Она изводит, хочется плакать, хочется, чтоб кто-то пожалел. Но нет, нужно есть, идти на уроки, а потом, - проводить уборку в спальне, так как сегодня моё дежурство. Вспоминаю, что сегодня день профилактики. Этот день ненавидят и боятся все обитатели интерната, кроме нескольких человек  местных, которые после занятий сразу уходят домой, и, разумеется, Лапшова. Он, как жена Цезаря,  вне подозрений. А все остальные, независимо от социального статуса родителей, возраста и состояния здоровья подвергались отвратительной процедуре.

Рыться в волосах не всегда мытых и опрятных, школьной медсестре Людмиле Константиновне не  хотелось. Но распространение педикулёза при такой скученности народа было неизбежным, и по тому, персонал интерната при поддержке Ирины Борисовны, разумеется, придумал дни профилактики.  С начала процедуре подвергались младшие классы, потом среднее звено, и к вечеру доходили до старшеклассников. Парней обрабатывали в мужской бытовой комнате, девушек  - в женской. Уже с утра из бытовки был слышен детский плач и суровые окрики классного руководителя и медсестры.  Каждый обитатель интерната правдами и неправдами пытался избежать пытки, но почти никому этого  не удавалось.

Нас, раздетых до гола сажали на лавки, оборачивали полиэтиленом, и наносили на волосы дихлафос. 

- Всем закрыть глаза! – орала медсестра. – Не разговаривать!