Я не вижу твоего лица

Я проснулась оттого, что в глаза било яркое, морозное солнце, какое бывает только зимой, в предновогодние дни, а ещё от спокойствия и ощущения безопасности. На каком-то инстинктивном уровне я чувствовала, что ни одна пакость, ни мелкая, ни крупная со мной не случиться. Всё будет хорошо, будет горячий чай, вкусная еда, безделье и морозное пронзительно- холодное голубое небо за окном. А всё потому, что я… дома? Тело подавало сигналы о том, что у него всё хорошо, а вот  в душе заскреблись кошки. Острые коготки тревоги вгрызались всё глубже и карябали всё яростнее. А память немилосердно подсунула картинки недавних событий. Головная боль, желтизна перед глазами, разговор с Надюхой, кабинет директрисы, линейка и показательная казнь. Снежная могила. Чёрные застывшие небеса и нестерпимый, ломающий и пронзающий насквозь холод.  Всё, хватит наслаждаться иллюзией безопасности и комфорта, пора открыть глаза и принять реальность такой, как она есть. \

Белый потолок, окно, прикрытое полупрозрачной зелёной занавеской, угол платяного шкафа. Может, было в этом незнакомом помещение и ещё что-нибудь, но моё зрение выдавало только этот не такой уж полезный кусок информации. Потянула носом воздух, порой, обоняние неплохо выручало меня. В воздухе витал спиртовой дух, запах кофе и  мужской туалетной воды. Я не дома, не в интернате, не в больнице, вот не похоже это место на больничную палату и всё тут. Хотя, чего это я размышляю, сейчас встану и сама всё осмотрю. Благо, чувствую я себя довольно неплохо. Вот только встать мне не удалось, не удалось даже пошевелить рукой. Чёрт! Как часто же я стала чертыхаться, мама не одобрила бы. Вот только как тут не поминать рогатую и хвостатую нечисть, если ты упакована, как сосиска в тесто? Паника накрыла мгновенно.  Плотное одеяло, в которое меня кто-то завернул, показалось слишком тугим, душным, не дающим дышать. Я забилась, словно пойманная в сеть рыба, пытаясь выбраться из кокона, вот только, злодей, замуровавший меня в нём, поработал довольно старательно, и единственное, что я смогла сделать – это упасть на пол. Падение оказалось мягким, но весьма неприятным, а по телу растеклась такая слабость, будто бы я таскала на себе кирпичи. Не самая удачная позиция для встрече с врагом. Стало стыдно за своё радостное пробуждение. Да разве может произойти со мной что-то хорошее? Нет! Мне уготована судьба вечной жертвы, вечного объекта для издевательств и насмешек.  Только смерть могла бы избавить меня от всего этого. Но даже здесь кто-то вторгся, кто-то нарушил мои планы.

Шаги спокойные, уверенные я услышала не сразу. Да и до них ли мне было? Из глаз текли слёзы, делая изображение комнаты ещё более мутным,  тонкой солёной дорожкой ползли по щекам, волосы прилипли к лицу, а я не имела возможности привести себя в относительный порядок. Ко всему прочему, я упала на живот, и держать голову на весу, было довольно тяжело, так что пришлось уткнуться в линолеум.  От пола пахло пылью, что показалось мне ещё более унизительным.

Шаги приблизились. Чьи-то крепкие руки подняли меня и уложили обратно. Я закрыла глаза, чтобы не смотреть на своего мучителя, кем бы он не был. Буду молчать, не реагировать, делать вид, что умерла. Забавляться с трупом не слишком-то интересно, и мерзавец отстанет. А, может, и не отстанет, но как ещё мне показать свой протест? Как не выдать страха, от которого по спине бежала струйка липкого пота, а в груди поселился гигантский спрут, сжимающий и лёгкие, и сердце, не давая дышать?

Большая, но тёплая и ласковая рука, вытерла слёзы, убрала за уши растрепавшиеся волосы.

- Ты всего лишь у меня в гостях, - услышала я мягкий насмешливый голос Давида Львовича. – Не нужно бояться.

О, черти полосатые! Стыдоба какая! Передо мной сам Давид Львович – секс символ всей школы, а я в таком виде,  потная, заплаканная,  охрипшая, и наверное, воняющая прокисшими помоями. После наказания, запах гнили преследовал меня постоянно, мне казалось, что он въелся в кожу, впитался в волосы.  Краска обожгла щёки, а во рту образовалась пустыня.

- Вы всех гостей так радушно принимаете?- прохрипела я, стараясь придать своему голосу как можно больше сарказма. Получилось не слишком удачно, на последнем слове я закашлялась.

- Нет, - засмеялся Давид Львович, усаживаясь на край кровати, ещё больше сужая моё личное пространство. – Только тех, что пытаются покончить с собой. Так что придется тебе побыть немного моей пленницей.

- Я хотела умереть, и сейчас хочу! – собрав все свои силы закричала я, слова, с трудом проталкиваясь наружу, колючими ежами раздирали горло, казались тяжёлыми и  слишком большими. – Я не просила меня спасать. Я специально выбрала такое время, чтобы никто не смог мне помешать. Какого лешего вы припёрлись! Развяжите меня немедленно! Вы всё равно не сможете мне помешать, я это сделаю, не сейчас так позже.

- Я знаю, - проклятый психолог оставался невозмутимым, что ещё больше злило. – По тому и решил тебя зафиксировать. И не советую так напрягаться, иначе сорвёшь голос окончательно.