Я не вижу твоего лица

И вот теперь, она – его бедная, больная, беззащитная кошечка у него дома. Слишком уж он заигрался в морально- правильного мальчика, решил не вмешиваться в её жизнь, не подходить  к ней близко. С глаз долой, из сердца – вон. Чтобы не встревожить своей любовью, не напугать. Чтобы самому не мучаться, не видеть перед собой, как только закроет глаза, не искать в толпе других учениц, не вздрагивать от нежного тонкого голоса, не представлять, как руки касаются её тёплой кожи, как пульсирует голубая жилка на шее, как трепещут золотистые ресницы, не сгорать от ревности, видя её в липких объятиях этого недомерка Кукайкина.

Довольно! Хватит строить из себя друга детей и милого паренька в глазах жирных матрон, устроивших в интернате тюремные порядки.  Все эти задушевные разговоры, обсуждения чувств, тренинги на формирование  коммуникативных навыков и культуры общения не  действуют, и это нужно было признать давно, а не прятать голову в песок. С такими, как Лапшов и компания, с такими как Наталья Георгиевна и директриса  Ирина Борисовна нужно разговаривать с позиции грубой силы. Только силу они способны уважать, только её смогут понять и переварить. Уж слишком у них примитивные желудки, пища более тонкая, более изысканная просто не усвоится.

И Давид готов пустить в ход своё оружие. Испытать то, чему его научил старенький профессор.

- Кашперовский- шарлатан, - заявил как-то он, тряся жиденькой серой бородкой. – С твоими способностями ты бы мог действительно исцелять людей. Ох, парень, твой голос- алмаз, которому необходима правильная огранка. Ты далеко пойдёшь, тебя ждёт великое будущее.

Старик учил, а Давид учился, ловя каждое его слово. Пил информацию, как сладкий нектар, чувствовал собственное превосходство над другими студентами. Ведь только он – лучший на курсе, удостоился такой чести.

Так и не узнал  Игорь Семёнович, что стало с его любимым учеником, как резко судьба повернулась задом, а большое великое будущее уползло от Давида юрким, скользким червем. Старый профессор умер в одиночестве, не было у него ни жены, ни детей.

Похороны организовала администрация  института, а за гробом шли лишь коллеги да студенты.

Правильно говорил  отец: « Все беды от женщин».  Погубила  Давида любовь к Аиде – студентке факультета химии, сожгла, смяла.

Под ногами противно хрустел снег, мороз ввинчивался под кожу, норовя опутать внутренности холодными жгутами. И как только Алёна, его маленькая, хрупкая Алёна, решилась на такую смерть? Давид ненавидел холод, и зиму с её снегами, морозами, пронизывающими ветрами тоже ненавидел. И чем так восхищались Пушкин и Есенин? Мёртвое время года, ни травинки, ни бабочки, ни птички! Лишь надрывно, сварливо каркает вороньё. Солнце, злое, яркое, слепит глаза, обливает голые верхушки заиндевевших тополей, вычурной, неуместной позолотой. Воздух упругий, колкий, тяжёлый для дыхания. В нём, как в густом желе, застыли запахи продаваемых Новому  году ёлок, бараньей шерсти, парного мяса, мандаринов и рыбы. Поселковый рынок жил своей жизнью. Торговля шла бойко, весело, празднично. Ещё бы! На носу Новый год, а это значит, есть у тебя деньги или нет, хорошо ли ты живёшь или плохо, а изволь купить к столу самое лучшее. Изволь позвать родню и друзей, нарезать Оливье, а если уж вовсе шикануть хочешь – салата с крабовыми палочками, нажарить окорочков, наварить картошки, налить бокал самогону или шампанского, это уж у кого на что средств хватит, и чокнуться бокалом после тягучей, вязкой и тяжёлой, словно глина, речи президента.

Вдоль рыночной площади ютились ларьки. Давид остановился в нерешительности. Что же ей купить? Мандаринов? Ну. это само собой, и просто так поесть, и к празднику. Что за новый год без мандаринов? А из забугорной гадости что? Батончик, который не тонет в молоке? Батончик, до отказу набитый орехами? А может, батончик, обещающий райское наслаждение? Алёне, наверное, будет приятно.

Лишь войдя в здание школы, Давид сообразил, что опаздывает. Коридоры были пусты и безмолвны, в воздухе стойко укоренился запах сбежавшего молока, предназначенного ученикам на второй завтрак или ланч, как принято, было сейчас говорить. Психолог открыл дверь своего кабинета, бросил на кресло, купленные на рынке продукты и поспешил в класс, где должен был сегодня провести беседу.  Губы сами собой сложились в хищную, зловещую  улыбку.

- Вы опоздали, - басовито протрубила директриса, как только Давид показался на пороге кабинета.

Ирина Борисовна, своей фигурой напоминающая квадрат, стояла у доски, держа в руках мел. Как всегда в своём неизменном чёрном пиджаке, очках и красными губами. Жирная муха не иначе.   В классе во всю шёл урок химии. Хороший, нужный предмет, и весьма увлекательный, разумеется, если с преподавателем повезло. А вот ему- Давиду Кирченко с химичками как-то не везёт. Одна променяла его любовь на сытую жизнь с синюшным наркоманом, другая – стала заклятым врагом.