Я уйду с рассветом

Моргая глазами и вытираясь, он грохнулся на зад. А потом, издав боевой клич, достойный лучших кельтских воинов, вскочил на ноги и бросился на меня. Я позволил ему повалить себя на землю и забросать пригоршнями снега. Он хохотал, а Рианнон с лаем носилась вокруг.

Когда из моей груди вырвались первые смешки, мне стало стыдно. Казалось, эти звуки пронзают мне сердце, но пока я, смеясь, барахтался в снегу с сыном, вся сердечная боль куда-то ушла.

Я пробудился так резко, что зашелся в приступе кашля.

Тут же рядом возникла Шарлотта, которая помогла мне сесть и дала попить из фляжки. С жадностью поглощая прохладную воду, я чувствовал, как успокаивается мое саднившее горло. Я попытался осмотреться, в глазах жгло, их щипало, и все вокруг расплывалось. Шарлотта протянула мне носовой платок, я полил его водой и протер лицо и глаза.

— Полевой госпиталь устроили в соборе, — объяснила она. По обе стороны нефа и в центре стояли ряды коек, врачи-и медсестры еле протискивались между ними. — Ожогов у вас нет — только подпалины и волдыри. Но врачи беспокоились за легкие. И, кстати, могу поклясться, того доктора я уже где-то встречала…

Я попытался заговорить, но из горла вырвались лишь каркающие звуки.

— Попейте еще, — уговаривала Шарлотта, присев на край койки. — Вы меня напугали. Когда здание начало рушиться… — Она отвернулась, на минутку примолкла и, глубоко вздохнув, указала подбородком на другую сторону нефа: — Похоже, нашему псу больше нравится врачевать, чем воевать. Он тут прошелся по всему залу, ни одного пациента не пропустил.

Пудель лежал на коленях у одного из раненых, и тот поглаживал его по голове. Простыня, прикрывавшая его ноги, после коленок словно проваливалась. Раненый, должно быть, поймал мой взгляд, потому что посмотрел на меня и кивнул.

— Сколько людей погибло? — Хриплый шепот обдирал мне горло.

Шарлотта повернулась ко мне:

— Двое. Раненый и врач. Последний раз их видели на третьем этаже.

Я кивнул. Я знал, что произошло с раненым.

— Однако спасены почти сто пятьдесят человек.

— А нашли, кто… — Кашель заклокотал в легких, и я отпил еще глоток из фляжки. — Нашли тех, кто стрелял по больнице?

— Нет. Сопротивление вышло из-под контроля. Полковник был прав. Тут словно революция бушует.

Голос мой по-прежнему едва слышно хрипел, но кашель утих.

— Долго я тут нахожусь?

— Меньше суток. Пожар случился вчера.

В голове вновь зазвучал смех сына. Я свесил ноги вниз и опустил голову, пережидая, пока перед глазами перестанет плыть и восстановится равновесие. Мои руки по локоть были покрыты россыпью волдырей.

— Мы задержались. Нам надо…

Шарлотта положила мне на колени стопку одежды: запасной комплект, приготовленный мною для путешествия. Между майкой и брюками лежала кобура с люгером.

— Все остальное выбросили. Одевайтесь и уходим отсюда.

Мы продвигались на восток сквозь колонны войск, которые направлялись на север вслед за отступавшими немцами.

— Спроси меня кто, я сказала бы, что войне конец. А вы как думаете?

Вши вперемежку с крысами, пыль и грязь, перемешанные с кровью, свистящие над головой снаряды и желтый газ, накрывающий окопы, — вот что заполняло мою память. Я запустил пальцы в шерсть Отто и постарался отделаться от этих воспоминаний.

— Это зависит от того, не остановят ли их у порога Гитлера.

— Кто их остановит? Немцы?

— Нет. Те, кто ведут эту войну за своими письменными столами.

Я опустил руку в карман, и меня пронзила тревога, когда я нащупал там пустоту. Пальцы не ощутили хруста бумаги, и сердце чуть не выпрыгнуло из груди, прежде чем я вспомнил, что на мне другая одежда.

— Я сохранила письмо.

Услышав спокойный голос Шарлотты, я посмотрел на нее. Не отрывая глаз от узкой колеи, она протягивала мне конверт. Я собрался было взять его, но тут рука у меня задрожала. Мне пришлось сжать пальцы в кулак и подождать, пока пройдет слабость.

Письмо было теплым. Я расправил потертые края и засунул его в карман. Потом положил руку поверх кармана и прощупал бумагу сквозь слой ткани.

— Забыла вернуть обратно вашу сигарету.

— Неважно. Я не курю.

Шарлотта бросила на меня быстрый взгляд и улыбнулась. Темное крыло брови приподнялось, и она вновь уставилась на дорогу.

— Я знаю.

Мы двигались вдоль Роны, проезжая мимо разоренных ферм и деревень. По мере нашего продвижения на восток горы становились все выше, пологие склоны уступали место скалам, наблюдавшим за нами, будто безмолвные часовые. Я сверял путь по карте.