Я вернусь. Повесть

– Возьми пять. Остальное с пенсии.

Пенсию приносят через несколько дней. У Зины шумно и весело. Ниночка с сожителем Валеркой Трушкиным, их друзья Саша и Валя Репкины, сосед Серёжа Трубочкин перетаскивают уголь в углярку ― звенят вёдра, шир-шихают лопаты.

Через час Трубочкин пробегает в магазин и обратно. Работники сидят на крылечке и на дровяных чурках. Вместо прежних звуков – оживлённые голоса, обсуждающие важнейшие вопросы мирозданья. Голоса всё громче, азартнее, всё чаще в речах матерные слова. Наконец голоса переходят в рычания, матерные слова, цепляясь друг за друга, текут яростными потоками; ругань, угрозы. К счастью, жара, работа и спиртные пары действуют усыпляюще. Всё смолкает, работники засыпают: одни, повиснув на ограде, другие, сидя, привалившись к стене, третьи, лёжа пластом, ― в общем, расположились как зайцы у дедушки Мазая.

Стучит палка – это Зина, как обещала, приходит отдавать долг с пенсии:

– Юуура, я тебе только шесть отдам. Пять восемьсот ― со следующей пенсии. Эта Ниночка взяла у меня три тысячи уголь таскать.

– А сколько вы получаете пенсии?

Она отвечает не сразу: прикидывает, не выдаст ли важную тайну:

– Девятнадцать после прибавки.

Компания таскала уголь три дня – как говорят в народе, впятером соломинку поднимали. Пока работали ― всё пропили: с ветру пришло, на ветер и ушло. Назавтра содрали со старушки ещё тысячу за складывание дров в поленницу ― взять взяли, да так и не сложили. Сложил Серёга Трубочкин, протрезвевший и с разбуженной моими упрёками совестью.

VI

Сегодня я один. Оксана повезла Матвейку в Город к родителям ― ему надо подготовиться в школу. Когда она уезжает, я перехожу в режим ожидания. Внутри меня пусто, время тянется как Матвейкина жвачка.

Вечером, пригнав коров, привязываю их цепями на помосте. Приходит Ольга Чернова. Она смолоду до самой пенсии работала в совхозе дояркой. Руки у неё изуродованы артритом, пальцы сплющены работой, одного на правой руке не хватает. Оксана договорилась с ней, что она поможет мне вечером подоить. Вообще-то я умею, но буду доить всю ночь.

Ольга рассматривает мою беседку, хвалит, что двор у меня в порядке, что денник устроен по уму, и коровы лежат на помосте, а не на земле в грязи, как было у неё с мужем, когда держали коров.

– Оля, какая у тебя пенсия? ― спрашиваю я.

– Восемнадцать тысяч, – отвечает Ольга. ― Хорошая пенсия. Грех жаловаться.

– Да, – соглашаюсь я, – пенсия дай Бог каждому.

– Но ты учти – у меня тридцать пять лет стажа в животноводстве, и четверо детей.

– Да я знаю, слышал. Говорят, у тебя и орден есть.

– Есть! В восьмидесятом году наградили. Тогда привезли чёрно-пёстрых коров. А у нас на ферме одна молодёжь. Создали комсомольско-молодёжное звено. Мне уже двадцать пять, а всё равно комсомолка ― и меня взяли. Сильно хорошие были коровы, вымя ― во, как бочонок! Ну и надаивали мы от них в первые годы по четыре тысячи. За это нашей звеньевой Орден Трудового Красного Знамени, а мне Орден Трудовой Славы третьей степени ― лежит где-то в комоде, давно его не видела.

– Оля, – говорю я, – извини за бестактный вопрос: отчего у тебя пальца нет?

– Оттого, что дура! Корову за цепь потащила, а палец в звено сунула. Она понеслась, да ещё головой мотнула, палец и оторвался.

– Никого сейчас не держите?

– Двадцать курей для яиц. А коров перестали. Они мне за тридцать пять лет вот так надоели! Литр молока для кошки я и у тебя куплю… А для денег ― не хочу, всех денег не заработаешь. Надо немного и для себя пожить. Недолго уже и осталось.

– Оля, а «для себя» – это как.

– А чёрт его знает. Чтобы не спешить никуда и сама себе хозяйка. Хочу ― делаю, не хочу, не делаю.

Ольга садится доить. Она две коровы, я одну, она две, я одну. Так и подоили всех.

Я даже ещё успел посмотреть по телевизору фильм «Что было до Большого Взрыва?».

Как здорово! Жизнь вечна, и я вечен! Всё повторится! Я засыпаю и сплю крепко, крепко, пока меня не будит стук в окно ― это пришла на утреннюю дойку Ольга.

Оксана приезжает дневным автобусом. Я встречаю её на Городской трассе. Мимо —туда-сюда – жужжат легковые автомобили, гудят-надрываются пыльные Камазы, Манны, Мерседесы, тянут из Средней Азии на рынки Города закрытые брезентом полуприцепы и прицепы с арбузами, фруктами, овощами, грохочут назад порожняком. Растёт напряжение: где же автобус? Опаздывает уже на пятнадцать минут… Не случилось ли чего? Но вот сверкнуло отражённое огромными стёклами солнце, далеко ещё, но он! Он! Сбавляет ход. Останавливается. А вот и Оксана! Стройная, светлая моя Оксана!

Как река после паводка, входит моя жизнь в прежнее спокойное русло.

Вертя головой, перебегаю дорогу, хватаю сумки:

– Стоп! Пропустим эти машины! Ну пойдём.

– Ты что-нибудь приготовил? А то я голодная!

– Приготовил, приготовил, пойдём!

Сидим за столом. Мне хорошо. Хочется рассказать Оксане что-то светлое, духоподъёмное:

– Оксана, я вчера смотрел по телевизору славную передачу «Что было до большого взрыва?».

– Ну и что было? ― Оксана действительно проголодалась, ест на радость мне с аппетитом.

– А всё что есть теперь было и до Большого Взрыва.

– Как это?