Я вернусь. Повесть

– Тут, Серёга, много вопросов. Кто так оценил? Что сделать, чтобы мы с тобой участвовали в оценке? Тысячи лет прошли, а никто на эти вопросы не ответил. Вроде был ответ: надо отменить частную собственность. А не получилось ― всё вернулось назад. Я думаю, всё дело в человеке. Представь, что я хочу украсть. Что сделать, чтобы я не крал? Построить склад, окружить забором, потом стеной на фундаменте, чтобы я подкоп не сделал? Сигнализацию поставить, охрану? ― Всё бесполезно. Если я хочу, то найду, как украсть. Надо сделать так, чтобы мне не хотелось красть. Надо, чтобы сами люди стали другими ― чтобы оглядывались: «Не рву ли я кусок из глотки ближнего, чтобы у меня было два, а у него ни одного?».

– А это, на фиг, нереально. Всегда будут рвать.

– Ну может в будущем ― лет через тысячу.

– Ни фига не получится и через тысячу, – Серёга вытирает лицо рукавом рубашки.

– Ты, Серёга, за что сидел, если не секрет?

– Я вообще-то рецидивист! У меня пять судимостей, ― что-то гордое слышится в его голосе. – Первый раз, на фиг, весной было, – украл я мешок комбикорма со склада – бухгалтерша попросила ― ей курей привезли. Стоим мы у неё перед крылечком, она мне пятаками три рубля отсчитывает, а милиция тут как тут ― от склада за мной шла. Бухгалтерше ни фига ― она любовница парторга, а мне год условно. В другой раз ― ты не помнишь, тебя ещё здесь не было ― открыли у нас маслозавод. Давили подсолнечное масло, а я там в цеху работал. Масло поступало в ванну… Вот мы надавили полную, и чувствую, что мне надо напиться, на фиг. И ничего кроме масла продать нельзя. Рабочий день кончится, уйдёшь ― обратно не зайдёшь: на дверях замок, на окнах решётки. Так я в стекле уголок отбил, гибкий шланг сунул в ванну, другой конец выпустил в эту дырку. Пошли домой. Через час вернулся с ведёрком, масло в шланг подсосал, оно и потекло в ведро ― закон физики: жидкость течёт оттуда, где выше, туда, где ниже. Три ведёрка я так дёрнул. Ну попался ― тоже закон физики: сколько верёвочке не виться, а конец будет. Дали три года ― по году за ведро. В третий раз сел за драку. У нас был парторг Сёмочкин, после главой района стал. Лукавый мужик. Только рот откроет, а оттуда уже выскакивает: «Я, как коммунист…». Ну говорит и говорит: на фиг бы он мне был нужен! Иду я однажды мимо его дома, пьяный иду ― спорить не стану, сильно пьяный, а он стоит во дворе, руками машет ― доказывает что-то бригадиру. И слышу, говорит: «Я как коммунист, должен тебе сказать…». Я калитку открываю и говорю: «Какой ты, на фиг, коммунист! Я тебя насквозь вижу: никакой ты не коммунист, ты приспособленец и гад! Ты завтра же продашь коммунизм!». Он меня по морде. А за что? Ну сказал я, и ты мне что-нибудь скажи ― ответь и разойдёмся! Обидно стало: ах так! И я его по морде! Кровь из носа у него брызнула. Он кинулся в сенки. А там у него телефон, и дверь открытая ― слышу он кричит: «Милиция! Выезжайте скорее. Ко мне в квартиру ворвался Трубочкин – в трико, ужасно выпимший, применил ко мне рукоприкладство». Получается, обиделся, что я не в костюме и галстуке пришёл ему морду бить. За это мне четыре года. Потом два раза по три уже после Советской власти: сначала листовое железо украл в совхозе, потом сварочный аппарат для друга. Мелочи, но добавляли, как рецидивисту. Но я, Юрка, только у государства воровал. У людей никогда ничего не брал! А теперь уже пятнадцать лет ни у кого не ворую ― завязал!

Уже к вечеру, аккуратно завершаю стог и загораживаю старыми заборными пролётами, чтобы не добрались телята.

V

Вот и август кончается. От привезённого фермером сена осталась маленькая кучка. Надо снова заказывать. Устаём с Оксаной как собаки: меньше от физического труда, больше от забот: у одного просишь сена, у другого зерна, третьего быка забить, четвёртого приехать за мясом ― и так бесконечно. А ипотеку платить ещё пять лет! Выдержим ли!?

Зина идёт в магазин, постукивая об асфальт палкой. Спасибо великому предпринимателю, жившему прежде в солдатовском доме, ― это он провёл по всей улице асфальт, а заодно и отопление от школьной котельной (позднее и я провёл от Солдатовых).

Зина таскает из магазина картонные коробки из-под товаров ― «на разжечку», как она говорит. Дрова и уголь ей привезут сегодня или завтра. Недавно я случайно столкнулся у конторы совхоза, в которой сейчас сельский совет и администрация (тьфу ты, совсем забыл, что сейчас нет сёл, а «по римскому маниру, на смех всему русскому миру»7 – муниципии, муниципальные образования)… Так вот, встретил я Ивана Денисовича ― главу нашей муниципии.

– Иван Денисович, надо бы привезти Зине Перелесовой дров и угля, раз уж нельзя устроить её в дом престарелых.

И он мне на это ответил:

– А на хрена мне твоя Зина? У неё есть дочь, сын, у неё есть сестра в Раскатовке.

– Но, Иван Денисович! Они не будут отвечать, если она замёрзнет.

– Ты намекаешь, что я буду отвечать? Ничего подобного!

– А кто же? По кому заплачет статья за оставление в опасном для жизни положении?

– Да ни по кому она не заплачет! Спишем её ― и дело с концом! Кому она нужна!?