Я вернусь. Повесть

– Я, конечно, не всё понял. Но мне, дураку, пытались объяснить умнейшие люди: Роджер Пенроуз и Ваагн Гурзадян. Я понял только, что Вселенная будет расширяться с ускорением, вся материя соберётся в чёрных дырах и, когда вселенная приобретёт критически большие размеры, чёрные дыры испарятся, время исчезнет, растворится, останется только его направление, вселенная придёт в первоначальное состояние, и произойдёт новый Большой Взрыв! И возникнет новая Вселенная! Таких взрывов уже было и будет бесконечное множество.

– И какая нам от этого радость, что сначала всё кончится, а потом снова начнётся?

– В том-то и дело! Большой Взрыв пробъёт границу между предыдущей и последующей вселенной и передаст ей всю информацию. Всё опять повторится. Эти вселенные называются эонами.

– И мы будем?

– Да! Мы снова будем! Как и были до этого! Только не будем помнить, что уже жили. Всё будет как в первый раз, а что было с нами миллиарды лет назад будет проносится в памяти тенями, неясными чувствами, дежавю, как у Алексея Константиновича Толстого: «И так же шёл жид бородатый, и так же шумела вода… Всё это уж было когда-то, но только не помню, когда!»9. Бесконечность жизни теперь научно доказана! Воскресенье из мёртвых доказано!

– Какой ужас!

– Почему ужас?

– Опять войны, пытки, казни! Опять в земляной яме уморят голодом боярыню Морозову и княгинню Урусову, мы родимся, заболеем, будем мучиться, умрём. Нет! Я не хочу!

– Да нет, Пенроуз сказал, что повторится не совсем так, а примерно так. Не тютелька в тютельку ― только общее направление: так же появятся планеты, чёрные дыры, квазары всякие, тёмная материя и тёмная энергия, животные из звёздной пыли и человек; так же будет светить Солнце и плескаться океаны. Но в том-то и цимес, что многое будет по-другому: человек будет другой.

– Как же он может быть другим, если Большой Взрыв передаст о нём всю информацию.

– Человек может выбирать. Сколько у каждого человека перекрёстков куда пойти: украсть машину зерна, или купить; соврать или сказать правду; окаянный Святополк может не убить Бориса и Глеба, Пётр не казнит стрельцов, Александр Второй договорится с народовольцами, его сын послушается Льва Толстого, Волынский полк не даст залп на Трубной площади, ну и так далее… И каждый альтернативный выбор меняет историю и человека по закону бабочки.

– И Гитлера не будет?

– Может будет, но новые немцы точно не пойдут за ним. Войны не будет. Понимаешь, что это значит? Самосовершенствование ― вот что нужно человеку! Прав Солженицын, сказав, что смысл жизни каждого в том, чтобы уйти из неё, став лучше, чем в неё вошёл! Тогда после следующего Большого Взрыва, в новом эоне жизнь будет счастливей, чем сейчас!

– Но ведь это будет через миллиарды лет!

– Через десятки или сотни миллиардов! Но что нам до сотен миллиардов лет! Нас же не будет! Самая тяжёлая вещь для человека ― время. Но для живого человека. А мёртвые не чувствуют времени. Мне всё равно через сколько лет воскреснуть: через сто или сто миллиардов!

– А для нас что изменится?

– Мы будем счастливей. Общество будет справедливее. Нам не придётся так тяжко работать.

– Почему не придётся?

– Потому, что людям будет стыдно освобождать себя от борьбы за существование, называть нас быдлом, а себя звёздами.

– Брось ты! Никому не будет стыдно, наоборот, нас, как и сейчас, будут стыдить, что плохо их кормим.

– Было же стыдно Льву Толстому перед крестьянами.

– Юра, ты прожжённый прагматик, но иногда поражаешь своей наивностью!

– Ничего, ничего, времена меняются. Возродится и заражённая совестью10 Великая русская интеллигенция!

– Не дождёшься! Разве что в следующем, как ты говоришь, эоне. Да и там она будет только после нас. Ну ладно, до нового эона далеко, а телят кормить надо сейчас. Давай уж запрягаться.

VII

Прошло много дней. Зима. Наш огород завален серо-зелёными рулонами сена, на покупку которых ушло сто тысяч ― почти половина вырученных летом за молоко. Оксана уехала в Город, увезя двести тысяч для ускоренного погашения ипотеки.

Несколько коров в запуске, оставшихся я дою сам. Молоко в Райцентр я не вожу ― хватает только моим постоянным покупателям-односельчанам. Зина тоже перестала брать: сказала, что у нас молоко горькое. Я не спорю: зимой перед запуском молоко, постояв два дня, действительно, горкнет. Взрослых быков на откорме у меня осталось два, но подросли телята. В следующем году в конце осени или в начале зимы их опять можно забивать.

Я встаю в шесть. Стоит глубокая ночь. Включаю во дворе фонарь, вычищаю из-под скота навоз, дёргаю сено, раскладываю по кормушкам, подстилаю под коров солому и сажусь доить. Захожу, процеживаю молоко и разливаю по банкам. В восемь или половине девятого народ уже приходит за молоком. В девять я завтракаю и, дремля, смотрю телевизор, пока не рассветёт.

В одиннадцать открываю кран и пускаю в пригон воду. Выхожу, смотрю, не перемёрзла ли вода. Обед варю не каждый день: оттаиваю клубок фарша, жарю котлеты, варю картошку и ем это дня три: обедать без Оксаны не хочется. По утрам обхожусь какой-нибудь яичницей.