Я вернусь. Повесть

Назавтра Оксана опять уходит кормить Зинаиду Семёновну.

– Знаешь, – сообщает она, придя, – у неё гангрена. Пальцы оттаяли и полопались. С них течёт. Надо скорую вызывать. Схожу к Наташе. Её больше слушаются, чем нас. Да, чуть не забыла, встретила Валентину Демьяновну. Говорит, что Зина всю ночь позавчера кричала ― не давала спать.

Наташа позвонила хирургу Александру Ивановичу. Он откликнулся немедленно:

– Вызывайте скорую! Приедут! Буду ждать! Мыть надо? Сёстры помоют. Давайте!

Зину увезли на радость кочегарам, которым пришлось разрубить и сжечь в топке диван. Вместо него Солдатовы подарили им свой старый, предназначенный на выброс.

В предпоследний день старого года Зине отрезали все пальцы кроме двух больших на руках. После Нового года ей дали мгновенно нашедшееся место в доме престарелых. Не понадобилось ни снятия с регистрации в Северном, ни прописки в нашем районе, обошлось также без споров, куда её поместить: в дом для престарелых или в интернат для душевно больных. Она живёт теперь в тепле и сытости, чистая и ухоженная, исчез и многолетний запах коптильной камеры. За это она заплатила всего-навсего восемнадцатью пальцами.

После Нового года, протрезвев от самогонного дурмана, пришли Нинка с сожителем Валеркой, повесили на дверь Зининой квартиры сломанный замок, и она осталась стоять, никому не нужная, в том самом состоянии, в каком оставила её хозяйка: со сломанной печкой, рассыпанным углем, тряпьём на кровати и дырой между стенами.

VII

Прошла зима. В мае отшумели жестокие северные ветры, оборвав цвет вишен, яблонь, черёмухи. Опять лето, приехал Матвейка и так же, как год назад, играет в телефонные игры.

– Как же называется эта игра, которая захватила тебя в плен? ― спрашиваю я.

– Бравл Старз, дедушка. Не мешай!

Неделю назад приезжал Василий Николаевич и забрал бройлеров, выращенных Виктором Игнатьевичем. Услышав, что едет друг, тот зарезал козла Борьку; и до июльских звёзд в его дворе жарились шашлыки и слышались возбуждённые голоса трёх счастливых людей.

В конце весны умерла Зинина сестра Раиса Семёновна: неисповедимы пути Господни – Зина жива и бьёт хвостом, а Рая, которую мы осуждали за отказ взять её к себе, умерла…

У нас с Оксаной почти такое же поголовье, как в прошлом году ― не хватает только одного быка, убитого молнией ещё телёнком в прошлом году.

Как и год назад, гоню домой своё стадо. Еду на велосипеде, рядом со мной крутит педали Матвейка. Торможу у ворот Солдатовых:

– Привет! ― говорит мне Виктор Игнатьевич, выходя из калитки. ― Как день прошёл?

– Ничего. А у тебя?

– Наташка хочет купить поросят. «Ты, – говорит, – Витя, не полностью используешь свой потенциал!». Чуешь, что значит в переводе? ― Я не оправдываю своего существования!

– А раньше она тебе так не говорила?

– Не было раньше такого! А сейчас: деньги, деньги!!! Русскому человеку деньги противопоказаны. Особенно бабам ― они от них дуреют. Завтра ячменные отходы привезут. А мне оно надо!? В такую жару таскать их!?

– Слушай! Да пошли ты её!

– Разойтись что ли? Да ведь тридцать лет прожили. Смешно расходиться в наши годы. Нет, что ты! Таких женщин, как Наташка, не бросают! Они или для великого счастья, или для страшной гибели – третьего не дано! Роковая женщина! Я её люблю больше жизни.

– Я и не говорил: разойдитесь. Послать можно, не расходясь: отвяжись, мол, со своими свиньями!

– Что ты! Обидится! Впрочем… Может и пошлю когда-нибудь, но не сейчас.

Тринадцатое июля. Оксана немного приболела, и сегодня я еду в Райцентр продавать молоко.

Наташа уже выгнала «Тойоту», а на дворе Солдатовых куча зерна ― вот женщина! – рабочий день ещё не начался, а ей уже машину ячменя припёрли!

У подножья валяются оцинкованные вёдра. Виктор Игнатьевич в полосатой майке-борцовке, загоревший до шоколадного цвета, переворачивает одно из них и садится на днище. Уже жарко.

Голый по пояс Серёга Трубочкин курит папиросу.

– Я Крым и рым прошёл! ― хвастается он. ― У меня пять судимостей ― признан особо опасным рецидивистом.

– Какой ты особо опасный – за воровство сидел! ― ухмыляется Виктор Игнатьевич.

– Но пять раз! Количество переходит в качество! Меня все дурачком считают, но что такое диалектика я понимаю! Я всех насквозь вижу. Помнишь Сёмочкина? Он у нас в совхозе парторгом был. Я ему прямо в глаза сказал: «Какой ты коммунист!? Я тебя насквозь вижу! Ты первый предашь! Никакой ты не коммунист, ты приспособленец! Ну и что? Прав я был?

– Прав, Серёга, прав!