Я вернусь. Повесть

Виктор Игнатьевич и Наталья Фёдоровна тоже уехали к детям.

За неделю до нового года на Сибирь обрушиваются сорокаградусные морозы. Утром открываю дверь, выхожу в сени: половицы скрипят, фонарь на дворе светит сквозь серый туман. Входная дверь открывается со скрипом и захлопывается, будто ухаешь в бездонную пустую бочку. Очки сразу запотевают, снимаю и засовываю их в карман. Открываю дверь в пригон: вышедший воздух мгновенно превращается в пар. Пока надёргиваю сена, немеют щёки, глаза слезятся. Возвращаюсь после управки ― валенки стучат о пол, как копыта.

Вслед за мной в прихожую врываются клубы морозного пара, в которых исчезает вылезший навстречу кот Васька. Кидаюсь к трубам отопления, одну за другой прижимаю к ним замёрзшие ноги. Бррр.

Звонит Оксанин мобильник. Она сообщает, что приедет завтра. Я уговариваю её переждать морозы, хотя знаю, что она не послушается.

Правда – не послушалась.

– Я выезжаю, – сообщает она на следующий день в два часа.

Дневной автобус прибывает в шесть ― это уже ночь. Пойду навстречу.

– Подъезжаем, – сообщает Оксана около шести, – не встречай меня. Со мной Наташа и Виктор. Дойдём.

Раз собрался, пойду: надеваю вторую пару носков, ещё одни штаны, поверх вязанной шапочки ― ушанку, опускаю уши. Уф, пошёл!

Мороз к вечеру рассвирепел. Улица темна: у Солдатовых, у Зины, как и в мёртвой квартире Евдокии Андреевны, ― нигде нет света. Притопывая и припрыгивая бегу к трассе, до которой без малого километр. Успел. Только-только приехал автобус. Выходят трое: Оксана, Наташа и Виктор Игнатьевич.

– Ну, как оно без меня? ― спрашивает Оксана. ― Мечтаешь ещё, чтобы я жила у Юльки?

– Мечтаю, – отвечаю я, – только через месяц я без тебя окочурюсь.

– А ты, мой друг, – спрашивает, смеясь, у Виктора Игнатьевича Наташа. ― Окочуришься ли ты без меня через месяц?

– Я умру раньше, чем ты уйдёшь, – отвечает он серьёзно.

Через пятнадцать минут мы на Школьной улице.

– Будто вымерли все, – бурчит Виктор Игнатьевич. ― У всех свет выключен.

– Да, я тоже обратил внимание, – соглашаюсь я.

– Телевизор смотрят, – говорит Оксана, – чего зря электричество тратить?

Свет фар проезжающей машины освещает улицу. В чёрное небо уходит шесть высоких, неподвижных столбов дыма.

– Э! Мальчики! У всех печи топятся! Кроме Зины!

Останавливаемся.

– Зайду, посмотрю, – говорит Виктор Игнатьевич.

– Зайди, Витя, а то, правда… Неладно что-то.

Виктор ставит сумки и идёт к Зине. Стучит дверь, вспыхивает свет, дробится в толстой наледи на оконных стёклах.

Стоим, не смея вдохнуть.

– И давно это, Юра? ― спрашивает Наталья Фёдоровна.

– Только сегодня вечером заметил. – отвечаю я растеряно. ― А до это не обращал внимания ― топится или нет.

Возвращается Виктор Игнатьевич:

– Кажется, она замёрзла.

Женщины вскрикивают.

– У неё печь завалилась. В доме ― как на улице, градусов сорок.

Оставив на дороге сумки, все четверо бежим в дом.

В электрическом свете сверкает свисающая с потолка серебряная бахрома паутины. В углу кухни провал печи, как разинутая пасть задушенного животного: в топке рухнувшая в неё плита. Разбросаны дрова, на полу высыпавшийся из упавшего ведра уголь. В единственной комнате на кровати под двумя одеялами лежит Зина. Из-под одеял торчат ноги в валенках, на голове шаль, виден воротник зимнего пальто. Я кидаюсь на колени и тормошу старушку:

– Зина! Зина! Ты живая?

Зина приоткрывает глаза, и издаёт слабых хрип.

– Живая, – сообщаю я.

– Зина, ты узнаёшь нас?

Зина приподнимает голову:

– Юююра.

– Вставай, вставай. Ничего, всё обойдётся… Попьёшь горячего чая… Отогреешься.

– У меня воды нет, – сипит Зина, – и глазами указывает на стоящее в изголовье ведро.

Я изо всей силы бью кулаком по поверхности, кулак отскакивает ― ведро промёрзло до дна.

Наташа достаёт мобильник:

– Иван Денисыч, подойди на Школьную, дом два. Здесь Зина Перелесова замёрзла.

Иван Денисович что-то отвечает.

– Ах ты, таблетка рвотная! Я тебе дам «Надоели»! Через пять минут чтобы был здесь! Всё!

«Рвотная таблетка» прибежала быстрее, чем через пять минут. Что-то до него дошло: он напуган.

– Куда её? Мне не надо, – говорит Наташа. ― Её мыть надо. Я брезгую.

Оксана тоже мнётся.

– Пусть переночует в котельной. – предлагает Иван Денисович. ― У кочегаров там диван стоит.

– Сейчас сбегаю за санками, – говорю я.

И вот мы втроём: я, Оксана и Виктор Игнатьевич везём Зину в котельную. Оксана тянет за верёвку, мы, толкаем, придерживая Зину с двух сторон.

Дежурный кочегар Иван, предупреждённый главой, «рад» до смерти:

– Да вы чего! Да как я с ней буду всю ночь!? Я задохнусь!

– Молчи, Ванёк! ― успокаивает Виктор Игнатьевич. ― Твоё дело телячье! Начальник приказал ― исполняй!

– Бэээ! ― меня сейчас вырвет!

– Какой чувствительный! ― дразнит Виктор.

Через два часа Оксана относит Зине чай в термосе и котлетку с хлебом.

– Поела? ― спрашиваю вернувшуюся жену, не сомневаясь, что Зина не станет есть, едва вырвавшись из лап смерти.

– Всё съела, – говорит Оксана, – надо было больше взять. И чай попила с большим удовольствием. Знаешь… Кажется, у неё руки поморожены.

– Завтра будет видно.

Я доволен, что Бог избавил меня от греха быть убийцей Зины.