Я вернусь. Повесть

– Что ж, Наташа, пожалуй, так действительно будет лучше.

Около девяти я пригоняю коров и говорю Матвейке:

– Посиди один, поиграй в свой Бравл Стар. Мы скоро придём. Не скучай.

У Солдатовых толпа. Казалось, что мало у него было друзей, а проститься пришло ― полный двор.

Подходит Наташа:

– Юра, Оксана! Вы возьмёте Машку? Я хочу остаться на девять дней.

– Конечно возьмём, Наташа! Оставайся, сколько нужно, – отвечает Оксана.

– Лёша, Настя! ― обращается Наталья Фёдоровна к детям. – Вы поедете на моей машине! Я с Василием Николаевичем. С вами – Нина Николаевна и Александр Фёдорович! – она указывает на незнакомых мне людей, видимо приехавших из города. ― С нами поедет Сергей Иванович и Вера Васильевна! Ну всё. Можно выносить.

Наташа командует, распоряжается, как всегда. Но она далеко не прежняя ― я-то чувствую. Ей кажется, что она должна командовать, и она командует. Все ждут от неё повелений, и она повелевает. Повелевает, не будучи уже повелительницей. Она держится из последних сил, и то выражение ошеломлённости, которое я увидел в её облике несколько часов назад, только усилилось.

Вот сейчас она очнётся, покачнётся, схватится за голову и закричит: «Люди! Пожалейте, оставьте меня! Дайте опомниться! Дайте понять, что со мной случилось!».

Выносят Виктора Игнатьевича, ставят во дворе. Подходят люди, прощаются.

Ну всё, гроб устанавливают в чёрный длинный автомобиль, присланный похоронным агентством. Трогаемся. Виктор Игнатьевич покидает свой дом и наше село навсегда. Его провозят по центральной улице, толпа медленно идёт за катафалком, за толпой следует несколько автомобилей.

И вот, один за другим отстают провожающие. Процессия выходит за село. Высоко и гулко стоит над нами вечернее небо. Оранжево-красный закат стекает по его западному краю страшно, как кровь. Катафалк останавливается, в его утробе включают «Сонату номер два» Шопена. Ну всё: прощай, Виктор Игнатьевич! Последние пешие отходят на обочину. Ещё миг, на полную мощь взвывают двигатели автомобилей, и они стартуют к городской трассе, на которой семь месяцев назад встречал я в лютый сибирский мороз живого и здорового Виктора, приехавшего с Наташей и Оксаной.

VIII

Просыпаюсь я среди ночи от чего-то страшного, увиденного во сне. Силюсь вспомнить, что именно приснилось, и не могу. Вдруг вспоминаю, что умер Солдатов, и вижу словно наяву: Виктора Игнатьевича везут в Город на кладбище, где его уже ждёт могила. Я отчётливо вижу эту чёрную дыру. Так вот как кончается жизнь! ― Всех нас ждёт эта страшная чёрная дыра в земле!

Невыразимый, не знакомый ранее ужас охватывает меня. Я не могу вдохнуть: воздуха не хватает. Покрываюсь горячим потом. Мне кажется, что сейчас я умру. Во всём теле жар, как будто под кожей у меня кипяток. Откуда этот жар – такого со мной никогда не было. Осторожно, чтобы не разбудить Оксану, встаю и выхожу на улицу. Здесь мне наконец удаётся вдохнуть полной грудью.

Небо ещё черно, воздух прохладен, над совхозом мёртвая тишина. Я сижу на крыльце с четверть часа. Делается холодно. Встаю и возвращаюсь в дом. Но едва ложусь, всё возвращается: удушье, ужас, жар.

– Ничего, ничего, – убеждаю себя, – это не опасно. Что-то с психикой… Кажется, это называется «паническая атака». Я уже слышал о ней. Только не предполагал, что и я буду ей подвержен. От панических атак не умирают. Надо успокоиться и всё пройдёт. Надо отвлечься. Чем? Почитаю-ка стихи: «Мне не спится, нет огня; всюду мрак и сон докучный. Ход часов лишь однозвучный раздаётся близ меня». Действительно, раздаётся. Никогда не слышал раньше, а сегодня слышу, как они стучат на кухне. Как мучительно тянется время. И никакой надежды заснуть. Стоит шелохнуться, и проклятый кипяток жжёт изнутри, я задыхаюсь от ужаса. Сколько же времени? Небо всё такое же чёрное. Если так будет продолжаться несколько дней, я сойду с ума. «Прибежали в избу дети, второпях зовут отца…». «Пора, пора, рога трубят…». Какое по счёту стихотворение я читаю? Двадцать восьмое. Почему же не светает?

В спальне всхрапывает Оксана, заворочался на раскладушке Матвейка. Уже легче. Я не один на свете. Чу! Петух закричал! Значит половина четвёртого. Через час или полтора вставать. Я уверен, если рядом будет Оксана, всё пройдёт.

Бледнеет небо, проступают очертания предметов. Сажусь на диване. Главное победить страх. Ночь пройдёт, и всё будет, как прежде.

Сидеть легче. Раскачиваясь, смотрю в окно. И вот со мной происходят удивительные вещи. Я не сплю, но вижу дом Солдатовых. В нём теперь живёт их сын Алёша с женой и детьми. Они ходят по двору, я проезжаю мимо на велосипеде, вижу их в освещённых окнах. Я знаю, что Наташа живёт с ними, но ни разу её не видел. Мучительное беспокойство. Маюсь, маюсь! Хочу перелезть через ограду и посмотреть в окно. Вдруг всё исчезает, в комнате утренние сумерки, я сижу как сидел. И точно не спал! Я уверен!

Встаёт Оксана:

– Ты что сидишь? Тебе нехорошо?

– Нет, нет, всё нормально.

– Не врёшь?

– Нет! Нисколько не вру.