Яблочные дни. Часть I

— Подобен чудовищу с задатками совершенного правителя, — поникнув носом, вздохнул Мигель и направил лошадь на полянку, краснеющую не тусклее лавы. Со всех сторон её окружали деревья в зареве красной листвы, продолжая непрошенные сравнения с огненной впадиной. Уж не начнётся ли настоящая Эскарлота для Хенрики Яльте только отсюда?

Настроение улучшалось по мере того, как её проводник по эскарлотским красотам своими руками — слуги и приближённые не сопровождали его на прогулке, что ещё обернётся ему выговором от короля — накрывал под сенью деревьев «стол» для трапезы. В седельных сумках он вёз скатерть, посуду и кушанья, а не книги и документы, как в шутку ей, было, в начале подумалось.

Как и в деле варки кахивы, Мигель показал себя сущим чудесником на поприще сервировки. Хенрика лишь присела на опушённый бахромой край оранжевой скатерти и моргнула, а он уже наколдовал какие-то немыслимые яства на плоских деревянных тарелках. Прежде, чем она успела что-то разглядеть, хозяин трапезы протянул ей кубок с вином. По счастью, кубок не обезображивали ни рекенианские вороны, ни что-либо иное, а по запаху вино выигрышно отличалось от того фруктового сиропа, каким потчевал себя, семейство и гостью король.

— За дом Яльте, донья Энрика. — По лукавому лицу Мигеля пробегали барашки теней от колышущейся листвы. Ему бы пошло баловаться колдовскими трюками, сидя под крылом Стража Веры. — За волчицу, юного волка и волчонка, пока слишком слабого, чтобы быть принятым в стаю…

— Снова не угадали, Мигель. Яльте со смерти Рагнара жили под знаком гарпии, а теперь ей на смену заступил барс Яноре. — Вино отдавало лёгкой горечью трав и пряностью кахивы, Ита не мог бы угодить королеве-дикарке больше. — И не стоит напоминать мне о втором эскарлотском сокровище, выданном вами за яльтийскую зверюшку. В конце концов, я всё ещё здесь… Вы же не думаете, что я терплю эту страну ради брюха Франциско или вашего вороньего носа?

— Вы только скрашиваете горькие дни малыша, но не спасаете его, — не принял шутки канцлер. В коротких пальцах блеснула двузубчатая вилочка с наколотым на неё кусочком мяса, тоненьким, как лепесток. — Поверьте, этой стране найдётся, чем ещё вас порадовать.

Хенрика с некоторым опасением взяла вилочку с подношением. Розово-оранжевое, оно выглядело сырым, но наверняка его коптили, как андрийские колбаски. Пахло мясцо так, будто подпортилось, но любопытство обыкновенно пересилило в ней всё. Пока она аккуратно прожёвывала солёный, острящий деликатес, Ита придирчиво изучал спираль из тарталеток — разнообразие начинок не поддавалось счёту.

— Энрика, вы — перелётная птица, вы вернётесь домой, как только условия станут опять вам пригодны. — Учёный ворон выбрал корзиночку с паштетом, яйцом и измельчённой зеленью, затем заглянул Хенрике в глаза. Под его собственными мешки сами смотрелись как тарталетки. — А Салисьо останется, и посмотрите на короля! Негоже доброму подданному произносить эти слова, но не долго король Франциско задержится на этом свете. Салисьо мал. Пока он достигнет совершеннолетия, у власти упрочатся другие, и тут я один не воин. — И канцлер вонзил на диво белые зубы в угощение, явно давая неуступчивой тётке младшего принца обдумать им сказанное.

Хенрика угостилась вторым лепестком мясца с обманчивым впечатлением. Франциско Рекенья, жирный ворон Эскарлоты, выкаркивал одну из ведущих партий в политическом многоголосье стран Полукруга. Этому же ворону были нипочём чириканья трёх стай мелких пташек — знати, духовенства и выборных граждан от отдельных городов. Формально они имели право голоса на особом собрании — кортесе — но не осмеливались этим правом воспользоваться. Ригсдаг в Блицарде был куда более непоседлив и голосист — обидчивые дворяне, кичливые купцы, суровые лесорубы, словом, неприятное общество, с которым приходилось изъясняться просторечиями, а под конец зазывать на дармовое пиво. Эти невежды принимали свою королеву с сомнениями, в то время как члены кортеса в равной мере благоговели и перед Франциско Рекенья, и перед его канцлером.

Это Хенрика уяснила себе в первые же дни своего пребывания в Эскарлоте. Не могла уяснить другого — как этот человек может подстрекать её к похищению наследного принца? Ему, что же, мало того, что он добился отмены Закона о запрете признания бастардов и отмены казни несовершеннолетних, объединил слушания в Церковном и Светских судах, благоустроил крупные города и реставрировал руины? Насколько Хенрика знала, большая часть его дел была мягким, вкрадчивым противодействием на деяния короля Франциско. Особенно если подавать это королю как его собственные монаршие замыслы, своевременно являвшиеся на смену устаревающим законам. Однако авторство последней своей затеи Мигель ви Ита оставлял себе и вообще видел её едва ли не величайшим своим деянием, когда бы она удалась. Но этого не будет. Как бы сильно Хенрика Яльте ни бравировала своей сумасбродностью, как бы ни привязалась к малышу Салисьо, её ответом оставалось «нет». Пусть собственное решение и разбивало ей сердце.