Яблочные дни. Часть I

Луна взглянула на короля сияющим оком, заставила Хенрику смотреть вместе с ней. На налившейся пурпуром роже вздулись вены, глазное яблоко и вставной кругляш опасно балансировали на краях век, пасть разевалась, готовясь извергнуть новые речи, новые оскорбления.

Хенрика выпустила ключи и вонзила ногти в ладони, наказывая себя за малодушие, за страх. Пусть примёрз к нёбу язык, пусть гремящее у горла сердце мешает вздоху, пусть дрожь сотрясает колени, но она должна сделать это. Или она не Яльте.

— Такая же шлюха, как ты, она нагуляла мне пе-е-е-ервенца! Нагуляла от того, кто звался мне соратником, другом! — Кулаки взмыли вверх и заколотили воздух, словно бы загустевший вокруг беснующегося хряка. — Но мне легко от того, что больше я не в ответе перед Всевечным за деяния этого демона, ибо не я дал ему жи-и-изнь!

— Это ты довёл Диану! — Яльте. Ногти вонзились в ладони глубже, сердце утихло, налившись тяжестью холодных вод. — Ты повинен! Сестра была несчастна, и ты привёл её к смерти! Ты погубил! Ты и твой огненный проклятый край!

Он прянул на Хенрику толщей тьмы, опустил неохватную лапу в чёрной поросли. Перед глазами блеснуло и померкло золотое шитьё. Рука и плечо немели от боли, а лебеди подплывали ближе и ближе, и с перьев у них свисали лунные клочья. Хенрика моргнула. Удар сбил её с ног, и он был первым в череде тех, что готовил ей обезумевший Рекенья, занёсший для пинка лапу. От ужаса она смогла лишь зажмуриться, закрыть рукой голову, сердце не билось, как омертвело.

Послышался низкий, сдавленный стон, и на ноги Хенрики обрушилась невероятная тяжесть.

Страх обездвижил её, век не разомкнуть. Всеблозианнейший король не шевелился, неподъёмная лапа отдельным грузом давила ей на живот. Да что же это… Боль от удара отступала, но у горла щёлкала пастью паника. Пришлось открыть глаза. Туша в чёрном халате, густо протканном золотом, лежала ничком, и лица сквозь гриву волос Хенрика не разглядела бы, даже пытаясь. Она столкнула со своего живота его ручищу, тёплую, мохнатую от жёсткой поросли. Паника вгрызлась в горло стаей льдяноклыков. Залепив рот пальцами, Хенрика задрыгала ногами, но Франциско не сдвинулся. Ну что же он, ну как… Такой могучий и не может прийти в чувство?

Он не придёт в чувство, сказало ей что-то извне.

Туша действительно не дышала.

Ужас вынудил Хенрику сесть, хватаясь за мозаичное лебяжье оперенье, такое холодное в сравнении с тёпленьким мертвецом. Безуспешно дрыгнув ногами, она закричала, думала, что закричала, положила руки себе на горло — голос пропал, забрал с собой крик, стон, хрип. Её затрясло. Животный ужас добрался до груди и рвал сердце в клочья. Зачем-то собрав разметавшиеся волосы, она перебросила их на одно плечо, после чего наклонилась вперёд и толкнула руками бок короля, затвердевший от жира. По ней прошлась судорога гадливости. Голос вернулся — беспомощными всхлипами, и те начали беспрерывно соскальзывать с пересохших губ.

— Что здесь произошло?! — громко прошипели из ниоткуда.

Хенрика почувствовала, как стягивают с ног тяжесть, тушу мёртвого короля. Она отдёрнула руки и посмотрела вверх. В пелене слёз показалась знакомая коренастая фигура. Луна бабочкой присела на клюв носа, спорхнула на бахрому перелины, украшающей чёрный плащ. Всхлипывая, Хенрика потянула навстречу руки:

— Мигель!

Он так же пах кахивой, но больше ничего не роднило его с тем кабальеро, что кормил деликатесами и защищал от ярости хряка королеву-дикарку. Он рывком поднял Хенрику на ноги, при этом в локтях у неё щёлкнуло.

— Цела? — спросил он на блицард. Его лицо походило на лик горгульи с фронтона Айруэлского собора, такое же окаменелое, острое, белое от лунных белил.

Хенрика кивнула, попятилась от мёртвой монаршей туши. От того, что Мигель подвинул короля, лапищи переместились вперёд головы и словно хватались за лебяжьи крылья, король не желал тонуть в омуте лунных вод.

— Это не я, я не хотела! — вырвалось вскриком, а может, всхлипом.

Не глядя на неё, Мигель кивнул. Нахохлившийся ворон, он сложил на груди руки в чёрных перчатках, быстро шевелил губами, шарил глазами по комнате. Темнота и круги от недосыпа делали из его глаз тёмные провалы с искорками в глубинах.

— Я пришла к Диане, а тут зашёл он, — Хенрика с силой обняла себя талию, и её забила дрожь. — И он так кричал, так страшно, о ней, о Райнеро, я не выдержала, ответила, а он замахнулся и ударил, очень больно, я упала, а он, он… тоже упал… на меня…

Шелестнув крылом плаща, Мигель вдруг сорвался с места, подлетел к полупустой поленнице, принялся с остервенением складывать в камин короткие поленья. Стая лунных бабочек слетелась на портал с барельефом лебедя, дожидаясь чего-то.

— Он хотел пнуть меня, — спохватилась Хенрика, поспешая к Мигелю. — Но упал… Мёртвым… Огромными, тяжелый и мёртвый. Мигель, что теперь будет? Что ты с ним сделаешь? Мне страшно! — Она схватилась за край плаща, но тот выскользнул, торопясь за хозяином.

Ита упёрся руками в спинку обитого тканью кресла, стоявшего у приступка кровати, по комнате пополз мерзкий пронзительный скрип.