Янтарные глаза

— Не буду скрывать, твои перспективы не радужны,— заключил он высокомерно.— Твоя собственная совесть наверняка подсказывает тебе то же самое.

«В основном она мне подсказывает, что нужно хорошенько опереться спиной и положить под голову подушку,— подумал Лукас.— Но также она говорит: ну же, спокойно, Лус, ты же не будешь из-за этого идиота выскакивать на ходу, ты и так уже на краю!» Он нашел удобное устойчивое положение на сиденье, как человек, устраивающийся в стоматологическом кресле, и положил под голову сложенное пончо, на котором как раз только что спал,— когда некуда упасть, это хоть как-то помогает. «Знает ли зрёгал, что я нарушил запрет верховного жреца на гмершал? — крутилось у него в голове.— Наверняка, почему бы и нет. И в придачу он может найти в моем портфеле в портсигаре еще одно вещество, тоже добытое из-под полы». Ходила молва, что зрёгалы умеют читать мысли людей, и, хотя Лукас никогда ранее в это не верил, информация о Фомальхиве несколько поколебала его скептические взгляды. Если Аш~шад владеет телепатией, возможно, на это способны и ссеане. Кроме того, чтобы узнать о гмершале, зрёгалу не ­нужна была телепатия. Он вполне мог сидеть весь вечер прямо в той же чайной или же прийти позже. Лукас, в свою очередь, не считал, что распитие гмершала — это прямо-таки преступление, но, если уж зрёгал хочет устроить ему неприятности, это дает ему идеальный повод.

Было ясно, что в этой партии он что-то потеряет. Речь шла лишь о том, как потерять как можно меньше. Суть дела заключалась в том, что от настоящего телепата ничего не скрыть. В этот момент, однако, ничего не оставалось, кроме как пытаться утаить хоть что-то. Потому что дело было совсем не в том, что зрёгал с ним сотворит.

Если он будет слишком сговорчив, то натравит ссеанина с его трёигр еще и на Пинки.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь,— заявил Лукас, чтобы получить свою роль.

Говоря это, он машинально расстегнул две верхние пуговицы рубашки.

— Неужели? В это даже ты сам не веришь!

«Будто ты знаешь, во что я верю»,— подумал Лукас, и его губы скривились в мрачной улыбке.

— Я не переходил дорогу ни тебе, ни Церкви Ак­кт­ликса,— произнес он с необходимой торжественностью и посмотрел ему прямо в глаза.

Могло показаться неразумным вот так отдаваться ему на произвол, но Лукас знал, что иначе ему не выкрутиться, если он не хочет заработать куда больше проблем. На ссе трёигр играло огромную роль в продвижении мнений и доказательстве намерений. Это был определяющий механизм, который появлялся во всех общественных отношениях. Кто не был согласен на трёигр, тот для ссеан просто не существовал, а кто избегал его в ­подобной ситуации, тот молча осознавал свою вину. Когда ты пойман на побеге, то оказываешься в гораздо худшей ситуации. Так что Лукас, сопротивляясь зрёгалу, хотя бы мог себя утешить, что это решение он принял сам.

С другой стороны, это не делало ситуацию приятнее.

Он видел, как глаза зрёгала расширяются, и в то же время по всему его телу начал разливаться холод. В начале трёигр он всегда чувствовал себя так, будто выпил бочку жидкого азота — замерзшим и парализованным. Многих людей это состояние парализовало настолько, что они вообще ни на что не были способны — ни двигаться, ни говорить, ни даже думать,— лишь сидели, задыхались и бездумно кивали. Другие защищались, вовремя отводя глаза — что и сам Лукас делал, когда дело было несерьезным. Но не в этом случае. За несколько секунд трёигр установилось еще сильнее, чем в первый раз, в темноте. В этот момент Лукас перестал воспринимать — в привычном значении этого слова.

Все было искажено и замедлено, залито в янтарь. Слова с трудом доходили до его разума.

— Скрытность перед лицом Акктликса — это тяжкое преступление. Ты отдаешь себе в этом отчет? — задал зрёгал формальный вопрос.

Его пугающе пронзительный, нервирующий голос переливался туда-сюда в покрасневшей пустоте, касался ушей Лукаса и наваливался на его сознание как снежное месиво. Вызывал смутное, едва уловимое желание.

«Итак, он будет меня допрашивать». Лукас сглотнул и попытался оторвать язык от нёба в этой густой, вязкой пустоте. «Я стою в тени Акктликса и его закона, обещаю честно свидетельствовать, да исполнится его воля».— Так должен был звучать правильный ответ, и его голосовые связки уже сокращались согласно предписанной матрице.

— Я гражданин Земли. Я не подчиняюсь закону ссе,— сказал он вместо этого.

Зрёгал был явно озадачен. Первый вопрос был простой формальностью — он, вероятно, не ожидал, что не получит на него предписанный ответ.

— Лжешь! — обрушился он на Лукаса.— Ты дважды в долгу у Арлёмёгерля! Попробуй еще раз, но в этот раз скажи то, что должен! Я стою в тени Акктликса…

«Я стою в тени Акктликса»,— с пугающей силой рвалось изнутри. Будь он верующим — вероятно, и правда продекламировал бы это, однако его насквозь скептическая душа не жаждала ссенского отпущения грехов. Лукас сглатывал и сглатывал, пока желание не ушло.

— Ты не имеешь права меня допрашивать и прекрасно это знаешь.