Янтарные глаза

— Я имею то право, которое беру на себя! — зашипел зрёгал.— Я тебя предупреждаю, Лкеас Лус. Твое бунтарство до добра не доведет! Я не позволю тебе уйти от правосудия.

«Прости меня, я попытался обмануть тебя, я хотел уклониться от своего долга, пытался скрыть от тебя правду».— У Лукаса на языке снова вертелось множество идиотских реплик, и большого труда ему стоило изменить эти фразы на первоначально задуманные.

— Я категорически отказываюсь, зрёгал. Мы находимся не на территории ссе, и я не являюсь членом Церкви, поэтому ваша власть на меня не распространяется.

Он сказал это!

— Если ты меня в чем-то обвиняешь, передай это земному суду.

— Как ты смеешь говорить такие возмутительные вещи?! — рявкнул зрёгал.— Было бы очень просто взять себе то, что захочется, а затем скрыться за авторитетом Земли! Но твои обязательства перед ссе не имеют ничего общего с гражданством или верой. Используя привилегии ссеан, отвечай перед ними за свои действия!

Лукас почувствовал, как у него гудит голова. Сильные эмоции всегда передавались через трёигр как через мегафон. «Рё Акктликс, кажется, я довел его до белого каления,— подумал Лукас потрясенно.— Нет, эта ненависть не из-за включения света и даже не из-за гмершала — ее корни куда глубже. Что я ему, черт возьми, сделал?» Он не имел понятия о подробностях, но подозревал, почему его аргументы раздражают зрёгала: эту логику он прекрасно знал с ссе. Одного факта, что он носил в кармане ссенский трансмицелиал, а в голове кучу напыщенных цитат из священных книг, зрёгалу хватало, чтобы попытаться оспорить все его земные права человека. «Да, возможно, я делаю именно то, в чем он только что меня упрекнул: пользуюсь некоторыми ссенскими обычаями, когда это удобно, а остальных избегаю,— мысленно признал он.— И что же? Они делают то же самое. Когда дело дойдет до этого, они не постесняются напомнить мне, что я для них всего лишь землянин».

— Я не осознаю никаких особых привилегий,— вырвалось из его сопротивляющихся голосовых связок.— У меня нет никаких обязательств перед ссе.

— Не осознаёшь, значит?!

Казалось, что ссеанин вот-вот задохнется от гнева; но затем его злость, вероятно, достигла своей вершины, выше которой расти уже было некуда, потому что она вдруг сменилась едкой иронией.

— Тогда прекрасно осозн'aешь, как только их лишишься! Каждое твое слово, Лкеас Лус, каждое слово убеждает меня, что ты что-то от нас скрываешь! Если бы ты был так невинен, как сам утверждаешь, то не пытался бы сопротивляться допросу. Тот, кому нечего скрывать, не избегает вопросов.

«И именно это принципиальная ошибка»,— подумал Лукас. В отличие от ссеан, которые с энтузиазмом и искренней убежденностью выдали все тайны своим зрёгалам, ему претила мысль, что кто-то по какой угодно причине может лишить его личной жизни. С Церковью точно так же, как с медиантами или государственной администрацией — подобным органам в принципе нельзя доверять больше, чем это строго необходимо. Тот факт, что кто-то невиновен, еще не означает, что он от них в безопасности. Так же, как Лукас не мог верить в Акктликса, не верил он и в непогрешимость его жрецов, потому на нее не полагался. Если он и скажет что-либо зрёгалу, то лишь по принуждению.

И это не означало, что этого не произойдет. Полномочия зрёгала включали в себя насилие всех видов, даже в большей степени, чем бывает необходимо.

«Ему не так уж много нужно, чтобы меня прикончить»,— заключил Лукас в полной безнадежности. Стоило признать, что вождем Каменная Морда, который героически держит рот на замке перед лицом врага, его бы, вероятно, не назначили. Все в нем цепенело от янтарного взгляда, колени дрожали, а мышцы сводило ­судорогой. Он вдруг ощутил наплыв усталости, которую откладывал весь вечер. «Прости меня,— снова и снова рвалось из него с отвратительным упрямством.— Склоняюсь пред тобой, буду отвечать, прости меня, прости!» Его трясло от омерзения. Он чувствовал себя так, будто зрёгал щипцами вытаскивал из него эти слова. Пока секунды шли, и он не произносил ни слова, его рубашка становилась мокрой от ледяного пота.

— Ты еще можешь проявить добрую волю,— снова раздался голос зрёгала.— Если заговоришь об этом первым, я буду гораздо снисходительнее.

«Насколько ссенская безжалостность может быть хуже снисходительности?»

— О, это хорошая новость,— усмехнулся Лукас.

Собственный голос напугал его — в нем прозвучал истерический тон, первый признак капитуляции.

Зрёгал ничего не заметил.

— Скоро тебе будет не до смеха,— зашипел он.— Ты, стало быть, думаешь, что твои соплеменники придут тебе на помощь? Даже если захотят, будет уже поздно. Ты и я здесь одни — все остальное не имеет значения. Сейчас! На Земле нет никого, кто осмелился бы противостоять мне. И уж тем более никого, кто согласился бы на это ради тебя. Ты будешь говорить, когда я захочу!