На следующий день после разговора с Дело Иксион заставил меня прислуживать на частной вечеринке, которую он устраивал вместе с другими драконорожденными наездниками. Узнав, что вечеринка проходила в его покоях, я ощутил тревогу, но лишь переступив порог комнаты и обнаружив, что здесь не было других оруженосцев, я понял суть испытания. Иксион возлежал на кушетке напротив Роксаны, Роуда и нескольких юных полуаврелианцев, а Дело, Феми и Этело сидели у огня со своими кузенами – полукровками из рода Небесных Рыб. В углу комнаты на скрипке играл один из местных менестрелей, чей лоб уже блестел от пота.
Драконорожденные передавали друг другу листок бумаги. Я осознал, что это и был повод для праздника. Письмо с печатью Бассилеи в виде китового плавника.
Я почувствовал, как мое внимание фокусируется на нем, словно луч света.
Информация для Антигоны. Здесь, в этой самой комнате, из рук в руки передавалась важная информация, а увлеченные новостями гости даже не требовали, чтобы я наполнял бокалы.
– Гаресон, иди-ка сюда.
Я медленно подошел к кушетке Иксиона. Когда я преклонил колено, Иксион захватил мои волосы в кулак и потянул вниз. Хотел, чтобы я опустился на колени. Я уперся ладонью в ковер, чтобы удержать равновесие. Медленно дышал через рот, пока мое лицо находилось в футе от пола.
Я сразу же подумал о Феми и Этело, которые заметили мой огнеупорный костюм. Он делал это, потому что они все поняли. Ему уже донесли. Я был на пути к тому, чтобы меня сбросили с дракона.
– Джулия рассказывала, что ты хорош в двух вещах, Грифф, – заявил Иксион. – Одна из них – умение летать. Хочешь угадать, какая была вторая?
Роксана звонко хихикнула.
В голову прокралось понимание. Я мог бы попытаться отгадать ответ, но в этом не было необходимости: Джулия сама говорила мне, в каких двух вещах, по ее мнению, я был хорош, однако я и не подозревал, что она делится этим с другими.
А потом пожалел, что близнецы не разболтали о моем огнеупорном костюме, потому что быть сброшенным иногда казалось лучшим исходом, чем терпеть унижения.
Как так вышло, что даже из могилы Джулия способна была заставить меня испытывать стыд?
Я всегда это знал. И мне не требовалось слушать наши постельные разговоры, разглашаемые Иксионом на публике в качестве доказательств этого. Я всегда знал, чем она была для меня, а я – для нее.
Я продолжил молчать, и Иксион дернул сильнее. Мой лоб коснулся пола.
– Иксион, дракона ради, – отозвалась Феми.
И это значило, что Дело был слишком напуган, чтобы что-то сказать.
– Я спросил тебя, что она говорила, Грифф.
Я ответил ему, прижимаясь лицом к ковру, а затем по настоянию Иксиона повторил свои слова на родном языке. Я услышал нориш так, как слышат его они – грубо и непристойно. Оглушительное фырканье Роуда рассекло воздух.
Я ненавидел этих людей за то, что они приучили меня стыдиться собственного языка.
– Я было решил, – продолжил Иксион, – что ты будешь скорбеть куда дольше, прежде чем прыгнешь в постель другого драконорожденного, чтобы согреться, но ты, видимо, просто не смог устоять.
Я ждал, считая вдохи, что случится дальше, но на счет «три» Иксион отпустил мои волосы.
– Чего ты ждешь? – подначивал он. – Наливай вино гостям.
Я пытался – правда, безуспешно – читать письмо Фрейды, пока разливал вино по бокалам. Оно слишком часто переходило из рук в руки, а почерк так сильно был не похож на почерк Антигоны, что я едва улавливал смысл слов.
И, кроме того, я с трудом сдерживал дрожь в руках.
Дело сидел как затаившийся заяц, опустив взгляд, даже когда я наливал ему вино. Когда он одним из первых собрался уходить, Роксана громко и пьяно пожелала ему спокойной ночи, и в ответ он отвесил сдержанный поклон. А после его ухода ее смех превратился в истерику. Она пролила вино и потребовала меня вытереть его.
Это продолжалось в течение нескольких часов. Ночь медленно перетекала в утро, снаружи уже слышались крики чаек, когда Иксион и Роуд, последние из оставшихся гостей, наконец-то упившись вдрызг, упали замертво. И только тогда я, словно влекомый невидимой силой, на негнущихся ногах отправился к покоям Дело. Я едва успел постучать, как он открыл дверь и, пробормотав мое имя, втащил меня внутрь.
– Прости нас, – пробормотал он. – Прости меня.
Я не спросил его за что. Не сказал, что он должен был что-то сделать, когда Иксион прижал мое лицо к ковру. Но когда прижался к его губам, мой поцелуй был полон жестокой страсти. Как будто я хотел, чтобы он почувствовал всю мою боль.
Дело позволил. Позволил мне сделать это. А потом еще крепче обнял меня.
– Грифф, – прошептал он, прижимаясь щекой к моей щеке, на которых я почувствовал влагу. – Обещай мне… что бы ты ни планировал, что бы ни случилось с нами в конце… не дай им навредить Феми и Этело.
Я мог отрицать это. На долю секунды я подумал поступить именно так.