Ярость огня

Ее слова словно пробудили меня. Внезапно я принялась внимательно слушать. Не просто слушать, я ожила. Ожила от волнения, настолько будоражащего, что оно казалось мне неприличным.

Драхтаназия. Драконий яд. Революция.

Однажды это сработало. А значит, может сработать снова.

– Драхтаназия безболезненна, – говорила Лавиния. – Она разработана для того, чтобы усыплять драконов в старости или избавлять их от страданий в случае невыносимой боли. Но само сиротство – психологическая травма для наездника. Они страдают от приступов тоски, которые со временем ослабевают, но никогда не излечиваются полностью. Этот психологический удар по Триархам, хотя его часто упускают из виду, сыграл огромную роль на финальных стадиях Кровавого месяца. Это также последнее, самое глубинное предательство, потому что именно тогда драконорожденных предали слуги, которым они по-настоящему доверяли – смотрителями их драконов.

Смотрители драконов.

Такие как Грифф.

Вот как мы бы могли это сделать.

В перерыве между историей Революции и норишем я вошла в библиотеку Лицея и застала Ли, сидящего за одним из угловых столов, с разложенной перед ним последней листовкой Отверженных. Но он не смотрел на нее. Он уставился в пустоту.

Последние восемь лет я частенько находила утешение в пыльном запахе старых книг, в натянутой тишине библиотек, только здесь я – девушка из общежития могла найти уединение. Мне было знакомо это бесстрастное выражение его лица, словно он ждал, когда пройдет тоска.

Я села рядом с ним.

Посмотрела на его темные волосы, которые еще сегодня утром пропускала сквозь пальцы, на лицо, которое сжимала в ладонях в предрассветных сумерках, на ресницы, которые с нежностью разглядывала, вырвавшись из плена снов, в которых Дак был жив. Я сбросила ранец с книгами и мантию и села поближе к нему, касаясь коленями. Вокруг нас сидели студенты, их тетради и книги были разложены на столах, а свет ламп освещал лица. Но между галереями книжных стеллажей, тянущихся до самых стропил, было слишком мало окон, и наш угловой стол скрывался в полумраке.

Он осторожно протянул руку, коснувшись моей ладони, а другой сложил листовку Отверженных пополам, пряча от меня. К горлу подкатил ком, когда я поняла, что он не хочет причинять мне боль.

Конечно, это так. Потому что, какие бы разногласия ни возникли между нами в ночь налета на зернохранилище, это был все тот же Ли. Он защищал меня, я могла доверять ему, а сейчас как никогда нуждалась в этом…

Поэтому я отогнала свои подозрения.

– Все в порядке. Я уже видела это.

Ли пытался подобрать слова. И, даже произнесенные шепотом, они звучали напряженно:

– Как прошел урок?

Я пожала плечами:

– Рассказывали о Сиротской ночи. О той ночи, когда…

Ли поджал губы:

– Я знаю, что это.

Я давно заметила, что Ли избегает занятий, на которых рассказывалось о Кровавом месяце, но сегодня впервые увидела, как он близок к тому, чтобы признать это, признать, что ему тяжело об этом слышать.

И впервые это навело меня на любопытные размышления.

Я не знала, где искать тайник Повелителей драконов с драхтаназией. Но Ли наверняка мог это знать.

Однако я не представляла, как спросить его об этом. Дракона отца Ли не убили в Сиротскую ночь – ее оставили в живых, чтобы потом публично казнить на площади, где присутствовали мы с Ли. Но я была уверена, что, какие бы воспоминания у него ни остались о Кровавом месяце, он не сможет забыть и Сиротскую ночь.

Должно быть, это было ужасно.

– Дейдра и Алекса вернулись, – пробормотал Ли, что означало, что мы больше не сможем спать вместе.

Я кивнула, но не убрала руку. Кончики его пальцев касались моей ладони. Настолько приятное ощущение, что у меня сжалось горло.

«Скажи ему».

Но, возможно, будет лучше показать ему.

– Ли, ты… свободен? Сегодня вечером?

Пальцы Ли замерли на моей ладони.

– А что?

– Я хочу тебя кое с кем познакомить.

Ли избегал моего взгляда.

– Мы можем сделать это в другой раз? У меня… планы.

Я вспомнила разговор Мегары и Кора, поняла, что они говорили о сегодняшнем вечере. «Ли придет завтра вечером?»

Действительно планы.

Я отпустила его руку.

– Ты знал об этом? – спросила я.

Я внезапно услышала, как собственный пульс стучит в ушах. В тишине библиотеки он казался оглушительным.

Ли поднял взгляд, его плечи напряглись:

– О чем?

Я указала на бумагу, сложенную на столе между нами:

– Ты знал об этом?

Его глаза округлись. Он покачал головой.

Но он не говорит мне, что я ошибаюсь, не убеждает, что я неправильно все поняла. И я не знала, быть ли мне благодарной за то, что он не стал оправдываться, или чувствовать себя преданной.

– Здесь свободно?

Мы с Ли вздрогнули. Мегара Роупер дотронулась до спинки стула, на котором лежала сумка Ли, улыбаясь ему. И хотя мы сидели посреди библиотеки, она и не подумала понизить голос, отчего студенты, сидевшие неподалеку, оторвались от своих книг, привлеченные громким звуком.

– О, – выдохнул Ли, стискивая листовку Отверженных.

Мегара взяла ранец Ли и поставила его на пол. Уселась рядом с ним и кивнула в сторону листовки, вздернув бровь:

– Ужас, что печатают, не так ли?