Идеальная совокупность. Том 2

— Пятиминутный разговор, — обналичиваю я свои намерения.

На гладко выбритом лице главного следователя города обоснованные сомнения. Он с ними профессионально справляется.

— Пошли, курнём, — предлагает.

Выходим на крыльцо. Каждый вынимает сигареты. Для установления коммуникации я поднёс бы уважаемому Александру Михайловичу огонёк. Но он проворно прикуривает от своей зажигалки и ещё проворней прячет её в карман.

Затягиваемся. Кораблёв, округлив губы, пускает аккуратное сиреневое колечко, он мастер по этой части, в отличие от меня, данное искусство не освоившего.

Саша притворяется, будто любуется своим творением, затем невзначай бросает:

— Слушаю.

— Видел по телику, что вы серийщика взяли, — радуясь предоставленному слову, я тараторю. — Молодцы! Поздравляю!

— Спасибо, — говорит Кораблёв, не размыкая губ.

Его «спасибо» по чёрствости эквивалентно завалявшемуся в хлебнице чёрному сухарю.

— Так это самое, как его, это, — я начинаю волноваться и мусорю словами-паразитами.

Саша взирает снисходительно, со вкусом потягивает обожаемый им «Winston».

— Хочу, чтобы вы меня реабилитировали, — я добираюсь до сути. — Официально!

— Как это ты себе представляешь?! — Кораблёв уточняет мгновенно и резко, словно выстреливает.

— Пускай следователь вынесет по мне отсекающее. Прекратит уголовное преследование за отсутствием состава преступления.

— Отсекающие постановления — порочная практика. От неё надо избавляться. Не понимаю, чего ты хочешь. Из ИВС ты выпущен, обвинение тебе не предъявлено. Никакое уголовное преследование в отношении тебя не ведётся.

— Это мы с тобой понимаем. А простые смертные не понимают. Жена моя бывшая, в частности. Хочу ей предъявить официальную бумагу.

— Ты разве общаешься с Татьяной?

— Эпизодически. На свадьбу Дашки вот собираюсь в Иваново.

В умных глазах Кораблёва возникает человеческое выражение. Было время, когда он частенько заглядывал ко мне в гости. Душевные посиделки под гитару затягивались за полночь.

— Следствие ещё идет. Какие сейчас могут быть отсекающие?

— Ты хочешь сказать, что вы к моей персоне планируете вернуться?

Кораблёв загадочно пожимает плечами и молчит. Он — виртуоз таинственных пауз. Ненавижу его в такие моменты.

Уговоры равносильны унижению. Я проглатываю обиду. Стараюсь не допустить в голос предательское дребезжание.

— А вещи мои вернуть хотя бы можете?

— Напиши заявление. Отдай в канцелярию. Рассмотрим в установленный законом срок. Что вернулось с экспертиз, отдадим. У тебя ещё вопросы? А то у меня дел! — он выразительно чиркает пальцем выше головы.

— Спасибо и на этом! — я чудом сдерживаю злость.

Кораблёв игнорирует мои раздувающиеся ноздри. Уходит с прямой спиной.

Я прижигаю от хабарика новую сигарету. Затягиваюсь до отказа, до свиста в лёгких. Обида клокочет во мне кипятком.

Убийцу девочки в котловане на блюдце вам преподнёс! Даже спасибо не сказали!

Никотин лошадей убивает, а людям лечит нервную систему.

Я спохватываюсь, что не сказал важное. Про то, как меня опомоили в интернете, забыл упомянуть.

Пресловутое лестничное остроумие. Самый убедительный аргумент находишь, когда ты уже хлопнул дверью.

Но весомый с виду довод вполне мог прохолостить. Санька изрёк бы с непроницаемым выражением фэйса: «Мы к этому не имеем отношения! Можешь подать в суд на распространителя информации, порочащей честь и достоинство».

Он, кстати, тоже не все козыри выложил. Запросто мог бы в чёртову заколку ткнуть меня носом. Уличить в неискренности. Пришлось бы снова врать. И он бы знал, что я вру. Очко в его пользу.

Заявление, говоришь? А напишу. Ручка у меня есть. Вот с бумагой сложнее. У их высокоблагородия клянчить не стану. Мне теперь и не попасть к нему на аудиенцию. Из следопытов я одного Каблукова знаю. К этому шаромыжнику на поклон идти западло.

Но я же не в пустыне Кызыл-Кум. Где тут ближайшие канцтовары?

Отправляюсь в книжный магазин. Он функционирует на проспекте Ленина, сколько я себя помню. В третьем классе мне подарили на день рождения фильмоскоп, и я самостоятельно отправился сюда за диафильмами. Детских в продаже не оказалось, и я принялся выбирать из того, что было. Искал, где побольше картинок. В итоге приобрёл диафильм про голландского художника Питера Брейгеля. Дома, задернув занавески, рассматривал на двери жутковатую чёрно-белую графику Эпохи Возрождения. Особенно меня впечатлила картина, на которой одни слепые ведут других слепцов в пропасть.

В СССР интересных книжек в свободной продаже не было. Приобретались они по великому блату или через подписку — хитрую систему, доступную избранным. Дефицит литературы ликвидировали критикуемые ныне девяностые. В ту пору мы с Александром Николаевичем Веткиным по пути с работы навещали книжный на проспекте регулярно.

Что интересно, минувшие десятилетия не изменили кадрового состава магазина. Продавщицы умудрились сохранить верность профессии и, что более удивительно, не рассориться, не разбежаться.

Сегодня за прилавком Юля — высокая, статная, зеленоглазая, медноволосая. Помню её юной угловатой скромницей с длинной косой.