— Правильно, адрес-то ихний. На разводе говорили, чтоб пеший патруль туда захаживал. А кому накернили?
— Пашок не знает. Зато знает, кто постарался. Маштаков, наш бывший опер. Я тебе рассказывал про него. В нулевом он на трассе бандосов пострелял. Когда гаишника убили.
— Ты́ рассказывал, — Остроухова задело, что его держат за молодого. — Чай, я работал тогда. Помню этого опера… примерно… И чего теперь?
— Он на автобусе куда-то собирался ехать. Рейс в одиннадцать. «Батя», рули к автостанции. Встань со стороны «Хитровки» за киоском. «Люстру» выруби, мамочек вон напугал.
Неслись под горку мимо ядовито-жёлтого здания детской стоматологии. Историческая часть города умирала на глазах. Обветшавшие дома дореволюционной постройки, первые этажи — кирпичные, вторые — деревянные, прежняя гордость старинного городка на быстрой Клязьме, вросли в землю по окна. Сгоревший пару лет назад особняк купца Трезубова был готовой декорацией для съёмок фильма ужасов. Снести руины не разрешал статус объекта культурного наследия, а на восстановление не было денег в городском бюджете. Не было, и не предвиделось.
К общеизвестным приметам фигуранта дежурка добавила описание одежды. Тёмно-серое пальто из плащевой ткани с отложным воротником, драповая кепка, тоже серая, с козырьком из чёрного кожзама, тёмные классические брюки, белая рубашка, галстук.
— Нарядился куда-то, — хмыкнул Кирьянов, приотворяя форточку.
Просочившаяся из «собачника» вонь щипала глаза. Ещё полчаса покатушек в компании с обхезавшимся хро́ном, и пропитаешься его «ароматами» насквозь.
Сложные чувства испытывал прапорщик. Ему дали команду «фас», и он привычно кинулся по следу. Выследит, догонит и намертво вцепится в глотку.
Но случай-то экзотический. По мордасам получил сотрудник органа, который норовит сожрать самого Вову. Причём понапрасну, за то, что тот добросовестно исполнил свои служебные обязанности.
Очкастый дедушка-спортсмен Сальнов извинениями не удовлетворился. Накляузничал в Москву, оттуда спустили указивку: «Отказное постановление отменить!» Кирьянова снова вызвали в следственный отдел. Беседовал с ним заместитель главного начальника. Рябой пузан в дорогом костюме по фамилии Щеколдин.
На этот раз он прикинулся сочувствующим:
— Видишь, никак этот профессор кислых щей не угомонится. Ситуация неоднозначная. Для всех будет лучше, если ты уволишься по-тихому. Мы материальчик опять откажем за отсутствием состава преступления. Через годик всё забудется, и ты восстановишься. Соглашайся, Володя, пока не поздно. Поверь моему опыту. Двадцать лет на государевой службе…
— Не буду. Я по закону действовал! — у Кирьянова жаром вспыхнули уши.
В ответ брюхатый чинуша обозвал его ослом. Вова, дрожа от волнения, выпалил: «Не имеете права оскорблять!»
— Я не оскорбля-аю, — с лязгом зевнул во всю золотозубую пасть зам главного следователя. — Я констатирую. Свободен пока!
Вот как они рассуждают. Для них, неприкасаемых, менты — низшая каста. И вдруг нашёлся ухарь, который одному из их шоблы настучал по тыкве. Хорошо бы самому Щеколдину!
Маштаков сто процентов под вином руки распустил. Он — любитель. Его из ментуры-то выгнали, помнится, за пьяную бузу. Жену с тёщей гонял по квартире. Отморозок с высшим юридическим образованием. Пусть отвечает за свои проделки. Но, если с другой стороны глянуть, нынче мужик полезное дело сделал…
Громоздкий бордовый «Икарус» с табличкой «Иваново» на лобовом стекле осторожно причалил к заснеженной платформе № 4.
Из диспетчерской выскочила шустрая простоволосая тётя в распахнутой куртке. Путевой лист в её руке трепетал. Ветрено. Диспетчер привычно заняла позицию у передней двери. Мимо неё жиденькой цепочкой в салон потянулись пассажиры. Предъявили билеты две женщины, паренёк студенческого вида, пожилой мужчина в старомодной зимней шапке из меха ондатры.
Посадка закончилась. Минута в минуту автобус начал выруливать на дорогу.
— «Батя»! — Кирьянов захлопнул дверь. — Давай за ним потихоньку. Ивановский всегда у гимназии безбилетников подбирает. Калым!
И верно. Через три квартала «Икарус» притормозил и открыл переднюю дверь. По крутым ступенькам вскарабкалась бабуля с тяжёлыми сумами в руках.
— И тут голяк, — подвёл черту Остроухов.
— Глянь туда! — Кирьянов прицелился указательным пальцем направо.
От забегаловки «Ахтамар» к автобусу поспешала согнутая фигура в сером пальтишке и таком же кепаре.
Остроухов в нетерпении цапнул ручку двери, готовый к десантированию.
— Ну!
Старший экипажа безмолвствовал. Серое пальто скрылось в чреве автобуса. Подчиняясь силе гидравлики, плавно закрылась дверь.
Кирьянов поднёс тангеиту рации ко рту:
— «Клёновка»! «Сто первый» на связи! Отработал автостанцию. Одиннадцатичасовой ушёл. Подозреваемого не было. Как понял?
— Понял тебя. Хр… Прокатись по проспекту. Грр… С тебя рапорт…
— Понял. Конец связи.
Закрепив манипулятор на панели, прапорщик вдруг заржал. Так громко, что Остроухов вздрогнул:
— Ты чё, Вован?