Иди, вещай с горы

При звуках этого плывущего в тишине пения, постепенно нараставшего и в конце концов охватившего всю томящуюся в ожидании землю, сердце в груди Габриэла остановилось, но тут же воскресло, освободившись от груза, горло раскрылось, а слезы хлынули так, будто разверзлись Небеса.

– И я возблагодарил Господа, выведшего меня из Египта и наставившего на правильный путь.

Когда Габриэл осмелился поднять голову, он увидел новое небо и новую землю, и пение стало другим – ведь грешник вернулся домой.

– Я взглянул на свои руки, и они были новыми. Взглянул на ноги, и они – тоже. Я раскрыл уста мои в этот день перед Господом, и ад не смог бы ничего изменить.

Пение раздавалось повсюду – птицы, сверчки и лягушки ликовали, вдали прыгали и подвывали собаки, кружа в тесных дворах, а петухи с каждого забора возвещали о приходе нового, омытого кровью дня.

Так началась его новая жизнь. Ему едва исполнился двадцать один год, и новый век только занимался. Габриэл перебрался в город, где его ждала комната наверху в доме, где он работал, и стал проповедовать. В том же году он женился на Деборе. После смерти матери они почти не расставались. Вместе ходили в дом Божий, и, поскольку за Габриэлом некому было ухаживать, Дебора часто приглашала его к себе – кормила, стирала одежду, а после службы они обсуждали его проповеди – проще говоря, он слушал, как она ими восхищается.

Габриэл не собирался жениться на ней, ему даже в голову это не приходило – все равно что на луну слетать, сказал бы он. Дебору он знал всю жизнь, она была для него старшей подругой старшей сестры и верным другом матери и никогда не представлялась молодой. Габриэлу казалось, будто Дебора так и родилась в строгом, длинном, бесформенном платье – всегда черном или сером. Ее земная миссия – ухаживать за больными, утешать плачущих и обряжать покойников.

Но, даже не будь она настолько непривлекательна, одной ее истории, слухов было бы достаточно, чтобы отвратить от нее любого достойного мужчину. Дебора понимала это и держалась серьезно, и, если другие женщины в глубине души знали о той сокровенной радости, какую могут дарить мужчине и получать от него взамен, она помнила лишь перенесенный позор и только его могла дать мужчине – освободить же ее от этого чувства сумело бы только чудо любви. В их маленькой общине считалось, что Дебору отметил Бог, сделав назидательным примером смирения, или попросту юродивой. Она не носила никаких украшений – ничего звякающего, сверкающего, никаких мягких, гладких тканей. На ее безукоризненных строгих шляпках не было лент, на густых волосах – лишь немного масла. Дебора никогда не сплетничала с другими женщинами – собственно, о чем ей было сплетничать? Все ее общение сводилось к ответам «да» или «нет», еще она читала Библию и молилась. В церкви были люди, и среди них даже проповедники, которые посмеивались над Деборой за спиной, чувствуя, однако, себя при этом неспокойно: кто знает, а вдруг они относятся с пренебрежением почти к святой, избраннице Божьей, сосуду драгоценному?

– Ты для меня настоящая находка, Дебора, – говорил Габриэл. – Не знаю, что бы я без тебя делал.

Она действительно поддерживала его на новом поприще. Со своей крепкой верой в Бога и верой в него Дебора даже больше, чем грешники, припадающие с плачем к алтарю после его проповедей, свидетельствовала о призвании Габриэла, вся реальность теперь для нее сводилась к огромной работе, которую Бог возложил на него.

Дебора с робкой улыбкой поднимала голову:

– Что ты такое говоришь, учитель? Это я каждый раз, вставая на колени, благодарю Господа за то, что Он послал мне тебя.

Она никогда не называла его Габриэл или Гейб, а с тех пор, как он стал проповедовать, звала только «учитель», понимая, что Габриэла, которого она знала ребенком, больше нет – родился новый мужчина во Христе.

– Ты получаешь весточки от Флоренс? – спрашивала она.

– Да что ты, Дебора, задавать вопрос я должен скорее тебе. Эта девушка мне не пишет.

– Я давно от нее не имею известий. – Дебора помолчала, а потом произнесла: – Не думаю, чтобы она была там счастлива.

– Поделом ей. Нельзя вот так, сломя голову, срываться с места. И что она, вышла, наконец, замуж?

Дебора метнула на него быстрый взгляд и опустила голову.

– Флоренс об этом не думает, ей муж не нужен.

Габриэл рассмеялся:

– Храни тебя Бог за чистое сердце, сестра Дебора! Не будь я Габриэл Граймс, если она не сбежала отсюда в поисках мужа.

– Если ей так уж не терпелось замуж, могла бы и здесь выйти. Не хочешь ведь ты сказать, что Флоренс отправилась в далекий путь на Север, только чтобы найти мужа? – И Дебора как-то странно улыбнулась – не так отчужденно, как обычно. Габриэл подумал, что эта улыбка придает ее лицу выражение испуганной девочки.

– Видишь ли, Флоренс считает, что местные чернокожие недостаточно хороши для нее.

– Хотела бы я знать, найдет ли она когда-нибудь себе ровню? Флоренс ведь гордячка – никого к себе не подпустит.

– Да, – нахмурился Габриэл, – она горда настолько, что Господь однажды унизит ее. Попомни мои слова.