Иди, вещай с горы

В воскресенье, когда перед обедом Габриэл в очередной раз оказался среди старших евангелистов, он почувствовал, что теряет радостное предвкушение праздника. Ему было неуютно в обществе этих мужчин, трудно было ощущать их старшими и более стойкими в вере, чем он. Они казались ему вялыми и приземленными, не похожими на ветхозаветных пророков – нагих и изможденных. Эти святые отцы нагуляли основательный жирок и носили хорошую и дорогую одежду. Они так давно проповедовали, что страх Божий в них притупился. Могущество Бога они как бы присвоили себе, чтобы внести в обыденную атмосферу их служб толику волнения. У всех были заготовки привычных проповедей, и, поднимая наметанный взгляд на верующих, каждый знал, что именно следует говорить в той или иной общине. Хотя они уверенно исполняли свою работу, и многие грешники после служб подходили каяться у алтаря, – все это напоминало отрубание наемными работниками початков кукурузы, и делалось не во славу Господа. Никто не видел в этом акте величия, и, по мнению Габриэла, они могли с тем же успехом работать высокооплачиваемыми фокусниками – каждый на свой неповторимый лад. В присутствии Габриэла священники хвастались друг перед другом количеством спасенных ими душ, словно подводили счет в бильярдной. Это оскорбляло и пугало его. Не хотел бы он относиться к своему дару так легкомысленно.

Проповедникам накрыли отдельно на верхнем этаже; менее значимые работники на ниве Христовой сидели за столом внизу, и женщинам приходилось таскать полные блюда с этажа на этаж и следить, чтобы тарелки не пустовали. Среди этих женщин была и Дебора, и хотя она все делала молча, Габриэлу, несмотря на неловкость, передавалось то чувство гордости, которое она переживала, видя, как он торжественно восседает со знаменитыми евангелистами, одетый в строгое черно-белое платье. Если бы мать могла видеть, как высоко поднялся ее Габриэл!

Ближе к концу обеда, когда женщины принесли пироги, кофе и сливки и дверь за ними окончательно закрылась, разговор за столом принял добродушно-веселый и несколько фривольный характер. Один из проповедников, веселый рыжеволосый толстяк, чье лицо, не оставлявшее никаких сомнений в появлении мужчины на свет в результате насилия, было испещрено веснушками, словно капельками засохшей крови, сказал со смехом о Деборе, что она поистине святая женщина! Смолоду наглоталась столько спермы белых мужчин, что та свернулась в ее желудке и мучает несчастную до сих пор. Теперь ей ни за что не найти чернокожего мужа и не попробовать того же, но повкуснее. Все за столом дружно загоготали, а Габриэл почувствовал, как у него в жилах холодеет кровь при виде священнослужителей, предающихся словесному распутству. Они бесчестили женщину, посланную ему для поддержки Богом, без которой он, скорее всего, пропал бы. Габриэл понимал: мужчины думают, что грубоватый юмор среди своих никому вреда не принесет – ведь они глубоко пустили корни в вере, и сатане не сразить их таким простым способом. Но, глядя на эти самодовольные, смеющиеся лица, он не мог отделаться от мысли, что проповедникам будет нелегко держать ответ на Страшном суде, ведь они – камни преткновения на пути истинно верующего.

Рыжий евангелист заметил горькое изумление на лице Габриэла, оборвал смех и поинтересовался:

– Что случилось, сынок? Надеюсь, я ничем тебя не обидел?

– Это она читала вслух Библию в вечер твоей проповеди? – спросил другой евангелист примирительным тоном.

– Эта женщина, – сказал Габриэл, чувствуя гул в голове, – моя сестра во Христе.

– Брат Питерс не знал этого, – добавил кто-то. – Он никого не хотел обидеть.

– Ладно, не лезь в бутылку, – миролюбиво произнес брат Питерс, однако Габриэлу почудилась, что в его лице и голосе сквозит насмешка. – Ты ведь не хочешь испортить наш обед?

– Нельзя говорить нехорошие слова про любого человека, – заметил Габриэл. – В Библии сказано, что ни над кем нельзя глумиться.

– Не забывай – ты общаешься со старшими священниками.

– Полагаю, – добавил Габриэл, поражаясь своей смелости, – если я должен на вас равняться, вы должны быть для меня примером.

– Ты ведь не собираешься на ней жениться, поэтому не следует поднимать шум и мешать нашему отдыху. А за такие слова – если не скажешь ничего хуже – можешь не беспокоиться, в Царство Небесное тебя пустят.

Раздались смешки, и священники стали снова пить и закусывать, словно ничего не произошло.

Но Габриэл чувствовал, что удивил их. Он вывел священнослужителей на чистую воду, и они испытали изумление и смущение. Неожиданно ему открылись слова Христа: «Много званых, а мало избранных». Он обвел взглядом стол – ко всем вернулось прежнее хорошее настроение, однако теперь присутствующие подозрительно посматривали на него. Габриэл задал себе вопрос: есть ли среди них тот, кто достоин благодати Царя Небесного?