Иди, вещай с горы

Никто из его сыновей не был с ним сегодня, никто не кричал, возродившись к жизни. Одного уже почти четырнадцать лет не было в живых – его убили в чикагском баре, всадив в горло нож. А другой, Рой, бесчувственный отрок, катился вниз по наклонной плоскости. Сейчас он лежал дома с перевязанной головой и злился на отца. Обоих с ним не было. Место настоящих наследников, его плоти и крови, занимал сын служанки.

«Подчиняюсь Тебе, Господи,

Подчиняюсь!»

Габриэл понимал: надо подняться и молиться над Илайшей: после крика кто-то должен молиться за него, стать заступником. И тут же подумал, с какой радостью и силой он молился бы, если бы его единственный сын с криком рухнул сегодня на пол. А так он продолжал стоять на коленях, склонив голову. Каждый новый крик, издаваемый лежащим Илайшей, разрывал ему сердце. Габриэл словно слышал крики своих сыновей – мертвого и живого; одному суждено вечно кричать в геенне огненной без надежды на спасенье, а другого, когда закончится Божье терпение, ждет тот же конец.

Габриэл старался, помня об обещании и других знаках Божьего благоволения, защитить живого сына от тьмы, готовой поглотить его. Этот сын обозвал отца «ублюдком», потому что сердце его далеко от Бога; но ведь невозможно, чтобы услышанное сегодня ругательство было повторением проклятия, долгие годы эхом отзывавшегося в его сердце, проклятия матери первого сына, произнесенного ею, когда она исторгла его из себя и потом сразу же скончалась. Это проклятие застыло у нее на устах, перейдя в вечность. Оно уничтожило его первенца – зачатый в грехе, он и жизнь окончил в грехе. Так Бог наказал его, и это было справедливо. Но Рой зачат в браке, а Павел назвал супружеское ложе непорочным, и Рою было уготовано райское блаженство. Не может быть, чтобы сын был проклят за грехи отца: ведь после долгих лет раскаяния, после пролитых слез и стенаний Габриэлу подали знак, что он прощен. А вдруг его сын, этот сорванец, наследник, пострадает за грех матери, в котором она никогда искренне не раскаялась, и живое доказательство ее греха, преклонивший сегодня в церкви колени, чужак среди честных верующих, стоит между ней и Богом?

Да, она черствая, упрямая, непреклонная Элизабет, на которой он женился, хотя раньше, когда Бог подвиг его на этот брак, чтобы спасти женщину и ребенка, безотцовщину, она казалась другой. И ее сын такой же, как она – молчаливый, настороженный, полный греховной гордыни, – когда-нибудь их обоих ввергнут в тьму кромешную.

Однажды Габриэл спросил Элизабет – не сразу, Рой уже подрастал, а жена ждала Сару, – раскаивается ли она, что родила вне брака сына.

Элизабет посмотрела на него и произнесла: «Ты уже задавал мне этот вопрос. И я ответила: да».

Но Габриэл не поверил ей и продолжил: «Ты хочешь сказать, что все было бы иначе? Если бы все вернуть и ты была бы та же? Ты сделала бы это снова?»

Она сидела, потупившись. Затем с раздражением подняла на него глаза: «Ну, если бы я оказалась там, Габриэл, и была той девочкой…»

Последовало долгое молчание. Элизабет ждала. Наконец Габриэл неохотно спросил: «Ну и…ты родила бы его на этот раз?

Элизабет твердо ответила: «Надеюсь, ты не просишь меня сказать, что я не хотела бы рождения Джонни? Правда?» Муж молчал, и тогда она добавила: «Послушай, Габриэл, я не позволю заставить меня пожалеть об этом. Ни тебе, ни кому-либо в этом мире. У нас двое детей, Габриэл, и скоро будет трое, и я не собираюсь кого-то из них выделять, и ты этого тоже не делай».

Ну как можно было не видеть разницы между сыном слабой, гордой женщины и какого-то легкомысленного парня и сыном, обещанным ему Богом, который передаст потомкам славное имя отца, чей род продолжится до дня Второго пришествия, открыв им путь в Царство Божие? Именно это обещал Габриэлу Бог много лет назад, ради этого он жил – отказался от удовольствий мира и от радостей собственной жизни, и все трудные годы провел в ожидании исполнения Божьей воли. Умерла Эстер, умер Ройал, умерла бесплодной Дебора, но Габриэл не сдавался, он искренне покаялся перед Господом и ждал обещанного. Верил, что триумф не за горами. Нужно только набраться терпения и ждать.

После горьких воспоминаний об Элизабет его мысли вновь обратились в прошлое, переключившись на Эстер, мать Ройала. Молчаливые, тусклые, но все еще волнующие тени прежней радости и желания возникли вместе с образом стройной, темноглазой девушки, чьи скулы, осанка и волосы выдавали примесь индейской крови. Она смотрела на Габриэла только ей присущим взглядом, в котором смешались насмешка, любовь, страсть, нетерпение и презрение. На ней было что-то ярко-красное – на самом деле Эстер редко надевала платье такого цвета, но Габриэл всегда представлял ее именно в нем. Эстер ассоциировалась у него с огнем – ярко-рыжими осенними листьями, пламенеющим закатом, когда раскаленное солнце садится за дальней горой, а еще с адским пламенем.