Иди, вещай с горы

Какие ужасные мысли! – но сегодня ему безразлично. Где-то в этой смуте, в темной глубине сердца, в его смятении было нечто, что ему необходимо найти. Джон не мог молиться. Его разум был подобен морю, бушующему и слишком глубокому даже для самого смелого человека на свете, кто захотел бы в него погрузиться и разглядеть покоившиеся на дне драгоценности и всякие обломки – кости и украшения, причудливые раковины, желе, которое когда-то было плотью, жемчужины, бывшие раньше глазами. Окруженный со всех сторон тьмой, Джон находился во власти этого моря.

В то утро, когда Габриэл встал и собрался идти на работу, небо затянуло, оно стало почти черным, дышать было трудно. К вечеру поднялся ветер, разверзлись небеса, и полил дождь. Он хлестал с такой силой, словно люди в очередной раз вынудили Бога устроить потоп. Дождь сдувал с улиц согнувшихся пополам пешеходов, загонял в дома детей, с пугающей яростью бил по высокой, прочной стене и с такой же силой – по пристройке и по стене лачуги, хлестал кору и листья деревьев, приминал высокую траву, ломал головки цветов. Мир потемнел – везде и навсегда, стекла поплывших окон, казалось, собрали все слезы вечности и могли в любой момент разбиться под действием этой силы, неудержимой, неожиданно обрушившейся на землю. Габриэл возвращался сквозь это буйство воды (не освежившей, однако, воздух) домой, где ждала его Дебора, редко покидавшая в последние дни постель.

Не провел он в доме и пяти минут, как понял: молчание жены изменилось, что-то новое появилось в нем, и оно грозило прорваться.

Габриэл бросил на Дебору взгляд из-за стола, за которым сидел и ел приготовленный женой из последних сил ужин.

– Как чувствуешь себя сегодня, старушка? – спросил он.

– Да как обычно, – улыбнулась она. – Не лучше и не хуже.

– Мы собираемся всей церковью молиться за тебя. Вот увидишь, ты встанешь на ноги.

Дебора промолчала, и Габриэл принялся за еду. Но жена продолжала смотреть на него, и он поднял голову.

– Сегодня я услышала плохие новости, – медленно проговорила Дебора.

– Что такое?

– Днем приходила сестра Макдональд, она была в ужасном состоянии. – Габриэл сидел неподвижно и не сводил с жены глаз. – Она получила письмо с сообщением, что ее внука – Ройала убили в Чикаго. Несчастная семья – на них словно проклятие. Сначала мать, теперь сын.

Некоторое время Габриэл мог только с глупым видом смотреть на Дебору. Еда во рту понемногу тяжелела и сохла. За окном вовсю хлестал дождь, сверкнула молния. Габриэл попытался проглотить еду, но она застревала в горле. Его стала бить дрожь.

– Ройал жил в Чикаго около года, – продолжила Дебора. – Болтался без дела, пил. Его бабушка мне рассказала, что вроде он сел однажды играть в компании северных негров, и один из них вдруг взбесился, решив, будто парень мухлюет, вытащил нож и пырнул его. Ударил в горло, и она говорит, что внук умер прямо там, на полу в баре, его даже не успели отвезти в больницу.

Дебора сменила положение в кровати и бросила взгляд на мужа:

– Какой тяжелый крест Господь возложил на ее плечи!

Габриэл пытался заговорить, перед его глазами возникли похороны Эстер на церковном кладбище и слабый крик младенца:

– Его похоронят здесь?

Дебора с удивлением посмотрела на него:

– Здесь? Но, дорогой, его уже похоронили на кладбище для бедных. Никто больше не увидит лица этого несчастного.

И тут Габриэла прорвало – он беззвучно заплакал за столом, мелкая дрожь сотрясала его тело. Все это время Дебора не сводила с него глаз; наконец Габриэл упал головой на стол, опрокинув чашку с кофе, и зарыдал в голос. Казалось, весь мир лил слезы, волны горя катились по земле: плакал Габриэл, дождь стучал по крыше и колотил по окнам, разлился и капал на пол кофе.

– Габриэл… этот Ройал… он плоть от плоти твой, да?

– Да, – ответил он, испытывая, несмотря на острую боль, радость от того, что наконец произнесет эти слова. – Ройал – мой сын.

Снова воцарилась тишина.

– И ты сделал так, чтобы она отсюда уехала? Потому ты и взял деньги из банки?

– Да.

– Зачем ты это сделал, Габриэл? Почему позволил ей уехать и умереть вдали одной? Почему ничего не сказал мне?

Ему нечего было ответить. Он сидел, опустив голову.

– Почему? – настаивала Дебора. – Я никогда не спрашивала тебя, но у меня есть право знать. Ведь ты так мечтал о сыне.

Габриэл, пошатываясь, поднялся из-за стола, медленно подошел к окну и стал вглядываться в даль.

– Я молил Бога о прощении, – с болью проговорил он. – Но сына от шлюхи не хотел.

– Эстер не была шлюхой.

– Но и женой не была. Я не мог жениться на ней. У меня была уже жена – ты. Эстер не думала о Боге, она потащила бы меня за собой прямо в ад.

– Так почти и произошло, – заметила Дебора.