Идолы театра. Долгое прощание

Мы скромно предполагаем, что природа человека – гораздо лучше и чище, чем кажется в пансексуализме, и, кроме грубых витальных желаний, содержит высокие, свободные, трансцендентальные порывы. К ним относится любовь, которая не может быть редуцирована к сублимации эротического инстинкта. Конечно, вопрос о природе человека, о врожденном или приобретённом происхождении морали, об архетипах как унаследованных или данных примордиально, – выходит за пределы верификации из области науки в область богословия, религии, метафизики. И здесь мистики будут в глазах мира «не правы», потому что их правота противоречит грамматике, они никогда не смогут описать словами свою молчаливую правоту. Любовь – истинное событие в мире сакрального, вакуум в символической цепи языка и его означающих. Если рассматривать любимого как объект желания – это фантазм, символическое наслаждение. Если рассматривать его как человека – это симптом, то, что указует на нечто – нечто, которое осталось в избытке за пределами Символического, в Реальном, – самость, память, целостность, происхождение, истоки, сама сущность бытийственности субъекта. Идентифицировать себя с симптомом – это взглянуть в лицо собственному Реальному, бездне собственного одиночества, собственной нехватки в любви. Как известно, симптом – это ложь, под которой прячется правда. Фантазм же – это правда желания, которая играет роль самой себе, низведенная в ложь. Когда правда искажается в изощренную постправду, наивная ложь, с ее топорностью и неуклюжестью, скорее указывает на истину. Нам надо вернуться от открытых швов культивирования демонстративного не-скрывания к чему-то скрытому, к закрытому шву. Это

возвращение из перформанса в спектакль, из театра мира в мир театра.

Идентификация с симптомом является катарсисом – освобождением через сострадание и разрядку. Нам необходимо за брендом увидеть реального человека, с его неловкостями и странностями. Человека в его уязвимости и травме, человека убогого и, да, смешного.

Именно в этом и состоит высокая божественная комедия Реального, отличная от той низкой, непристойной комедии Символического, которую разыгрывает постмодерн. Даже в условиях господства экрана – это возможно, если рассматривать сеть не как чистое Воображаемое, а как символический языковой код бытия, в духе хайдеггерианского языка как дома бытия, где возможны сбои, щели, проколы в работе Символического Реального, указующие на Реальное Реального. В конце концов, против извращенного Отца глобального контроля тоже можно протестовать, возвращаясь к истинному Отцу онтологической традиции. В экран заложен свой

птичий/ детский язык между строк – своеобразный новый виртуальный la-language. Будем же немного метафизиками и оптимистами в бизнес-мире, утомленном от имманентной иронии и прагматики.

Нам необходимо покончить с идолами театра.

Своих двойников нельзя больше идеализировать, потому что обратной стороной идеализации является метафизическая ненависть к демону. Это – амбивалентный маятник. Идентичность кумира – всегда гладкая и непроницаемая, потому что этот деревянный идол – «фаллос» – заполняет наши пустоты. Прекрасная Дама – это портрет в медальоне рыцаря, а не реальная женщина. Ведьма – это проклятое существо на костре, предмет охоты, а не реальная женщина. Посмотрим же на реального расколотого человека глазами Достоевского и Канта. Подлинная любовь может быть возвышенной, но не куртуазной. В любимом можно выявлять его истинные моральные качества, не обожествляя их, не творя из них черт кумира. Меньше «химии», меньше «химии». Меньше иллюзий любви и больше подлинного события. Этос повседневности побуждает нас к радикальному разрыву с фантазмами и осуществлению подлинно нравственного, волевого, сознательного поступка. Это – произвольный, свободный, этос. Высокая комедия любви (она же – подлинная трагедия) лежит в неприглядной плоскости будничного и повседневного на грани с высоким планом сакрального и прекрасного, на такой тонкой грани, что сакральное и профанное в ней – софиологически неразрывны. Существует мнение, что клинически и феноменологически любовь возвещает о себе через страх. Обратимся к творчеству позднего Лакана.