Идолы театра. Долгое прощание

Путь дискурса родился из желания свободы, но стал властью. Постмодерн – теперь власть. Он вырос из чаяний Сорбонны-1968 и завершился тотальным семиозисом, установление гегемонии знака над любым бытийным событием. Мы много говорим о том, что говорим. Либерал-демократия является фатической (пустой) функцией речи. Самость и Другой, время и юмор – все мечтательные концепты ранних постмодернистов – оказались обесцененными, ибо самость стала симулякром, Другой – волюнтаристом, время – конечностью, а юмор – цинизмом Джокера. Хайдеггериан-ский консервативный тип мышления, введенный в постмодерный перформативный дискурс в качестве стал единственной легитимированной контркультурой. И степень легитимности консерватизма в глазах глобализма падает по мере смещения от Запада к Востоку, от Европы и Америки к России. Консервативность в России становится

консервативной революцией, как и говорил Александр Дугин[191]

. Мы имеем дело с новой формой протеста в виде

отказа от поддержки либерального симулятивного «протеста», в виде тоски по жезлу полицейского, по символу порядка и государственности,

которая только сейчас приобретают черты юности, оставляя царство бюрократической дряхлости. И это – не стокгольмский синдром, а естественное возвращение к Отцу.

Это также – не призрак сталинизма или фашизма, не какой-либо «тоталитаризм» из некрофилического арсенала прошлого, которым так пугает либеральный мир, выдвигая призрак в качестве своей отсутствующей альтернативы. Именно либерализм и поощряет наслаждение смертью в идолах рода, в этническом национализме, который он допускает, попускает и поощряет. Тоталитаризм в виде либерального фашизма и так уже есть. Не хватает революционной, субъективно пережитой, силы духовной традиции. Власть и протест сегодня поменялись местами: либерализм стал властью, консерватизм стал протестом. Символ традиционализма – Эдип – по инерции ощущает себя победителем, исповедуя триумфальную память предков и пафос трагедии, хотя на самом деле он не атакует, а сам давно атакуем. Он превратился в беззащитную истину, и это не может не вызывать сочувствия и эмпатии. Символ либерализма – Анти-Эдип – по инерции ощущает себя угнетаемым, исповедуя память травмы и разжигая свой рессентимент, хотя на самом деле он давно не угнетаемый, а угнетатель. Война коллективного либерального Запада против России – это наступательная война со стороны Запада, а не оборонительная операция западных колоний, одной из которых стала Украина. Ужас двойного кода постмодерна состоит в том, что атакующий кажется атакуемым и, наоборот, атакуемый – атакующим.

Россия кажется миру атакующей, хотя на самом деле она защищается от глобальной гегемонии мира потребления. Метафизика русской души составляет такой мощный Логос сопротивления, что, несмотря на либеральные реформы девяностых, Россия не вобрала в себя мир западного «благополучия» настолько глубоко, чтобы он разрушил архетипы и генокоды веками сложившейся культуры. Чего не скажешь об Украине как пограничном гештальте русского мира, чья маргинальность сделала эту зону биполярной, открытой всем ветрам, рыхлой, диффузной, внушаемой.