Идолы театра. Долгое прощание

Возвращение к подлинной культурно-исторической памяти возможно лишь через окончательное расставание с рекламной памятью. Любой диалектический синтез как признак нового витка развития того или иного явления начинается с радикального метафизического разрыва. Интерпретацию невозможно завершить – ее можно только принудительно прервать. Для этого требует некое усилие нравственной воли – это религиозный шаг по насильственному прекращению переживания, мышления и говорения одновременно. Данное прерывание носит не логический, а механический характер: иного и быть не может, если «чистая» логика по инерции движется по замкнутому кругу, порождая энтропию и самозаговаривание. Христианская экзистенция в свое время таким образом прервала дискурс античной софистической логики, став настоящей революцией, имеющей свой прообраз в лице традиции нравственности, заложенной Сократом. Любая традиция может «взорваться» революцией, любая революция имеет исток в традиции революционных действий и жестов. Диалектика прерывается метафизикой, метафизика разворачивается в диалектическое движение. Христианская метафизика – не исключение. Долгое время позитивисты полагали акаузальность христианской картины мира проявлением обскурантизма и невежества, не подозревая о том, что речь идет о метафизическом сдвиге, то есть, о выходе из одной логики и переходе в другую, о полной смене эпистем, форм познания, методологических парадигм в ситуации кризиса культуры.

Приведем пару примеров логики разрыва из арабо-мусульманской мифологической культуры. Согласно преданию, однажды знаменитый критик философов Аль Газали, встретившись с Омаром Хайямом, долго беседовал с ним о прелестях астрологии и внимал аргументам философского разума о самодостаточности Вселенной, развивающейся якобы по законам деизма, параллельно воле Аллаха. Через несколько часов раздался голос муэдзина, призывающего к намазу, и Газали поднялся со словами: «Ложь кончилась, началась истина»[193]. Так, «одним рывком», произошел разрыв – в данном случае консервативно-революционный разрыв с рациональной логикой в форме возвращения к религиозному Отцу. Это означало полный абсурд с точки зрения аргументов эмпирии и теории, которым Газали не противопоставил никакие логические и позитивистские контраргументы. Но это имеет смысл в ситуации радикального разрыва: иначе разговор двух великих людей замкнулся бы в дискурс того же самого.

Дискурс имеет свойство не только легитимировать любой предмет своего обсуждения, но и замыкаться в себе, не допуская никакой настоящей альтернативы и вынуждая спорящих состязаться внутри одной парадигмы, играя роль ее условных сторонников и противников. Вступи Аль Газали в спор со знаменитым поэтом и математиком, он бы попал в плен его идолов языка: парадигмы астрологии, логики, философии, – то есть, перешел бы с религиозной позиции на секулярную и тут же проиграл бы сопернику.

Другой пример – не менее красноречив. При встрече ученого Аверроэса с молодым мистиком Ибн Араби, великим мастером исихастского молчания, исламский рационалист в ответ на свой вопрос о совместимости религии и науки, богословия и философии, эвристического разума и мистического созерцания, услышал от юноши только два слова, сказанные последовательно, но через небольшую паузу, что говорит нам о пути от дискурса к разрыву: «Да» и «Нет»[194]. Ибн Араби подразумевался базовый разрыв религии с наукой в последних вопросах бытия, даже, если эти две сферы и могут найти общий язык в более мелких проблемах. У Квинта Тертуллиана есть знаменитое выражение: «Верую, ибо абсурдно»[195]

. В догматическом марксизме оно считается формулой церковного невежества. На самом же деле имеется в виду радикальный разрыв с античной логикой принудительной гармонии сфер космоса и аргументов Логоса и переход в христианскую логику уязвимой истины, в акаузальную логику абсурда, в логику веры без чуда, веры без видимых имманентных причин и подтверждений, – то есть, веры в единственно возможной форме ее конституирования, вне знания и размышления. Разве вера может быть верифицированным знанием?