Идолы театра. Долгое прощание

Истина пребывает вне языка, речи и потока означающих, вне темпоральности. Она выпадает из времени, потому что всё в ней – одновременно, синхронично, мгновенно, вечно. Вместе с тем истина опережает текущее время именно за счет свой вне-находимости: в её топосе прошлое рождается в будущем за счет реставрации традиции, а будущее – в прошлом за счет памяти. Тот, кто ищет истину, подобно христианским апостолам, обрекает себя на моральный и физический риск: ведь разрушать социальный фантазм означает вызвать ненависть отравленных им людей. Симптоматический анализ, направленный на выявление правды за ложью, или фантазмический анализ, нацеленный на вскрытие механизмов образования постправды, – это неимоверное моральное усилие. Специфика истинного события состоит в том, что каждый человек, чтобы вступить в него и быть сотворенным истиной и в истине, должен сам для себя служить психоаналитиком, прежде, чем расшивать других. Это добровольное согласие на жертву, которое является выполнением миссии по выходу из дискурса. Вряд ли даже миссию можно назвать травмой, поскольку она по природе своей – радостна, пасхальна, триумфальна, победоносна. За кенозисом следует Воскресение. За самоуничижением следует самопознание и восстановление самости. Истина подобна голосу без тела,

как голос диктора Левитана, долетающий сквозь звуки бомбардировок: она разрывает завесу жизненного театра и погружает в трансцендентное. Мы наполняем негативную онтологию пустоты и отсутствия – онтологией полноты и божественного присутствия. А сделать это мы можем через

онтологию субъекта как избытка.

Человек движется от Ничто ко Всему, задействуя при этом усилие собственной самости, совести, сущности.

Движение от пустоты к полноте, от отсутствия к присутствию, от небытия к бытию, от расшивки к перепрошивке, от кенозиса к Воскресению – не только рискованный и мужественный шаг, требующий волевого морального усилия. Субъекту, чтобы прервать дискурс, нужно отказаться от коннотаций со стороны Другого. Иными словами, человек должен отвергнуть мнение окружающих как предпосылку для выстраивания собственной идентичности, человек должен перестать быть Нарциссом – зеркальным «хорошим/ плохим Я», обратившись к самому глубинному уровню в структуре психике – к «не-Я». Речь идет о принудительной остановке оптики взгляда. Выход из дискурса – это выход из зеркала, из экрана, из цепочек символических интеракций многочисленных зеркал. Понятия статуса, роли, капитала, репутации, имиджа перестают иметь значение для человека, жаждущего освобождения.

Это вовсе не значит, что человек полностью отчуждается от мира и от Ближнего, предпочитая изоляцию или мизантропию. Наоборот, аскеты, святые и праведники, несмотря на уединенный образ жизни, – максимально открыты миру в любви, которая воспринимает божественное и софийно излучает его в мир. Просто такой субъект прекращает относиться к другому человеку как к предмету наслаждения. Он перестает наслаждаться Другим, но начинает служить ему. Речь идет о смене эстетических смыслов на этические. Речь также идет о смене Воображаемого на Реальное: человек интересуется человеком не в качестве непроницаемого компенсаторного сценария врага или друга, а в качестве живой травмы, несуразности, уязвимости, раскола, слабости, нагости, божественности. Постигая реального Другого в его нехватке, человек осознает и собственную нехватку: осознание и переживание подверженности другого человека смерти позволяет острее ощутить смертность собственную. Так, смертью смерть поправ, две нехватки сливаются в единое целое: речь идет об истинном событии вне символических означающих очаровывающей прелести переживания – магии ложной «любви с первого взгляда».