Идолы театра. Долгое прощание

Неимоверная легкость постмодерной реальности для владельцев капитала становится неимоверной тяжестью для обычных людей – носителей собственной пустоты, заполняемой виртуальным миром сети. В сети действуют лишь статичные хабы-кластеры. Ускорение движения капитала остановило их вовсе: всё движется так быстро, что стоит на месте. Отчужденное состояние онтологической скуки овладевает нами, пока мы кружим вокруг собственных девайсов, упиваясь их скользящими означающими. Усталость, которую испытывает человек от перенасыщенности знаками желаний и наслаждениями, приводит к патологическому страху перед любой паузой

во времени, особенно, перед досугом,

обнажающим внутреннюю пустоту и без-бытийность – Реальное – нашего существования. Отсюда стремление переплести досуг с трудом в некую бурную, но уже фатальную невротическую активность. Труд становится легким, приобретая развлекательные, «креативные» черты. Развлечение становится нагрузкой от переизбытка гедонизма. Вместе они составляют видимость бурной виртуальной деятельности с частыми сменами обольстительных картинок «престижа», по которым пользователи-вуайеристы конструируют зеркальные имиджи друг друга.

Остановка времени как следствие его катастрофического ускорения приводит к тотальной симуляции.

Бытие утрачивает черты бытийной глубины. Время было привнесено в бытие с целью нарушения его тотальности, но оно уничтожило бытие и самого себя. Оставшись наедине с собой, без привычного противостояния пространству, время остановилось: его поглотило тотальное Ничто. Воображаемое уничтожило Символическое и само оказалось беззащитным перед Реальным. Человек убил в себе Бога, чтобы самому быть убитым собственными демонами. Симуляция породила виртуализацию реальности, которая только усилила симулятивность. Забвение памяти вызвало к жизни развлечение, эстетическое очарование которого привело к еще большему забвению и утомило человека. Под давлением этой усталости субъект отказался от свободы в пользу глобального контроля, замкнув круг между симуляцией и виртуальностью как защитным экраном от собственной пустоты. Разочарование в истории стало всеобщим: человечество больше не устраивает мифологическая история премодерна с ее культом Золотого Века, линейный модерный прогресс и даже релятивный циклизм отдельных цивилизаций, свойственный для постколониальной парадигмы раннего и местами консервативного постмодерна. Современного человека, лишенного истории, памяти и бытия в их целостности, больше не утешают ни консерватизм, ни циклизм, ни классический либерализм, ни марксизм, ни эволюционизм.

Что способно утешить современного человека в мире без бытия и в мире без истории одновременно? Мы пережили модерн, где одержимость онтологией привела к тоталитаризму. Мы пережили постмодерн, где одержимость отсутствием онтологии привела к новому тоталитаризму. Выбирать между классическим фашизмом и либеральным, между нацизмом и неонацизмом, между ретроспективным восточным тоталитаризмом и американским глобализмом не приходится. Человек отказывается от воображаемого выбора. В то же время человек долго не может пребывать в пустоте, лишенный самости, целостности и памяти. Человек – существо общественное, ему невыносимо жить без подлинного духовного общения, любви, соборности и социальности. В качестве временного и довольно сомнительного средства утешения возникло постмодерное концептуальное искусство,

искусство на грани художественной критики, о которой говорил Левинас, размышляя о новой артосфере. Contemporary art, заменивший классическое искусство, – это типичный жест «вечного настоящего». Новое искусство больше не имеет дело с метафорами, оно выстраивает образ из фрагментов самой реальности.

Современное искусство всецело формируется в оптике взгляда Другого, ориентируясь на визуальный поворот двацать первого века. Он остановится коммуникативным, знаковым и экранным. Одновременно такое искусство является виртуальным и медийным: грань между реальностью и виртуальностью в нем стерта. С одной стороны, в таком искусстве артикулирует себя бессознательное, обретая свою цифровую кодировку в знаках изображения на экране, с другой стороны, знак сам определяет значения, фантазмы, мотивы. Имеет место премедиация и ремедиация: влияние Реального на Символическое и влияние Символического на Реальное. Именно поэтому постмодерное искусство, с одной стороны, – симулятивно. Его герой – космополит, номад, Одиссей без Итаки, человек без Родины и без исторической памяти, странствующий по миру удовольствий без конечной цели. Ему некуда возвращаться и незачем возвращаться, поэтому Родиной для типичных героев Кундеры является личный комфорт. Этим можно объяснить массовые миграции элит из России в период спецоперации.