Идолы театра. Долгое прощание

Безусловным преимуществом диалогической философии, педагогики, антропологии является гетерохронность – синхронизация диахронических спектров

в одновременность мгновения. Гетерохронность является признаком поворота от парадигмы истории к синтагме памяти: история идей уподобляется истории искусства, в которой нет «лучших» и нет «худших» произведений мысли, ибо, в отличие от продуктов научно-технического прогресса, они представляют собой уникальные и самоценные замкнутые гештальты: гештальт Платона, гештальт Спинозы, гештальт Гегеля. Отличие данной позиции от циклизма, диффузионизма и релятивизма, свойственных для постколониальной парадигмы, состоит в том, что мораль и культура здесь не релятивируются в зависимости от контекста, приобретая характер замкнутых, изолированных истин-монад. Наоборот, все якобы «закрытые» культуры как духовные субстанции в пространстве, оказываются связаны общими архетипами и универсалиями, что дает возможность диалогу прорваться в универсализм и нарушить чистый плюрализм Шпенглера. Универсалии проявляются в общих для всех цивилизаций, систем морали и культур «проклятых» гетевских вопросах, которые Библер назвал «детскими», связывая их с «точками удивления» – аналогом семиотических нулевых фонем[254]

. Нулевая фонема – пустота как предпосылка новой полноты – больше, чем компромиссная мета-позиция Третьего в диалоге Я и Другого. В платоновской точке удивления зачинается философия как новый каузальный ряд миропознания: то есть, речь идет о номинации вакуума в символической структуре, в котором пребывает субъект истории – человек. Человек как избыток и нехватка – вот то общее, что связывает изолированные народы, вот, с чего начинается радикальный метафизический разрыв в статике и «осевое время» Логоса в динамике.

Диалектический синтез и метафизический разрыв как проявления революции и консервации, охранительного традиционализма и инновационной этики универсализма, оказываются связаны. Дело не только в том, что будущее рождается в прошлом, а прошлое – в будущем. Дело не только в наличии субъекта как избытка по отношению к символической игре структур, который экзистенциально переживает традицию, субъективируя её сущность и делая историческую память о ней вечно юной, современной и живой. Единство универсализма и традиционализма истекает не только из субъективности, но и из общей онто-гносеологической динамики: наше мышление, конституируя бытие, движется от негативной диалектики постмодерна условно «назад», к позитивной диалектике модерна, а потом, опускаясь из времени в пространство, следует к негативной онтологии разрыва, чтобы, оттолкнувшись от пустоты, воспроизвести самость заново, в онтологии избытка и присутствия, свойственной уже для неомодерна.

Субъект как избыток из собственного Ничто строит новую систему ценностей в соответствии со своей самостью, прерывая дискурс текучих и текущих означающих. Революция и традиция сходятся в человеке. Кроме того, поскольку всякое имманентное движение имеет трансцендентный источник, в всякий исток развертывается в поток, диалектика сходится с метафизикой. Синтез предполагает слияние избытков от предыдущих этапов развития, зачастую избытков, противоположных друг другу. Они взаимно нейтрализуют друг друга, и в результате синтеза образуется пустота – вакуум в символической структуре, нулевая точка, разрыв. Из этой радикальной пустоты, прервавшей диалектический поток и вышедшей в метафизическое Ничто, происходит запинание нового каузального ряда – это и есть диалектический качественный скачок.

Владимир Библер очень четко уловил упомянутое единство позиции и негации, диалектического синтеза и метафизического разрыва, универсального и партикулярного начал[255]. На организованных в школе диалога культур межклассовых уроках встречались не просто ученики: встречались живые воплощения различных цивилизационных традиций – натуралистический эстетизм античности приходил во взаимодействие со средневековой метафизической моралью, а также с рациональной прагматикой модерна. Каждая из этих персонифицированных культур, вочеловечиваясь через живое переживание архетипа, обретала личный голос, способный раскрыть её универсалистический, мировой, космический потенциал: сливаясь вокруг общих вопросах об универсалиях, культуры выходили в не-предзаданность пустыни Реального – в фокус Ничто, в «точку удивления» как начало платоновской философии, в то, что именовалось феноменологическим «миром впервые» (радикальный разрыв). Когда разные культуры голосами разных героев отвечали на одни и те же вопросы, сходясь в нулевой фонеме семиотический осей времени и пространства, они взаимодействовали вокруг фундаментальных понятий Бога, истины, природы, общества, числа и так далее – понятий, определяемых через друг друга, по Канту. Ответы разнились, но это и было единством во многообразии и многообразием в единстве.