Идолы театра. Долгое прощание

Подобно капле соли, истина «заражает» собой всю «воду» языка и растворяется в ней. Оттенки и полутона не работают в пограничных условиях смерти, болезни, войны, кризиса, предела. Это – экзистенциальная ситуация вины и ответственности, выбора и его искупительных последствий. Нам необходимо этически выбрать между светом и тьмой, добром и злом, правдой и неправдой. Третьего как систуации компромисса, меры, усреднения – в буквальном диалогическом смысле – больше не дано. Мыслить дуально и выбирать сторону – гораздо сложнее, чем мыслить плюрально и возвышаться над схваткой сторон, если дуализм наследует плюрализм и является зрелым дуализмом, а не предшествует идее множественности. Неомодерн с его возрождением модерного дуализма – это следующий диалектический виток после постмодерна. И этот бинарный выбор возрождает принципиальность Сына, его способность к поступку во имя Отца.

Десублимация и субъективация Третьего в диалоге, его смещение обратно в бессознательное, превращает диалог в глубинное духовное общение в универсальной истине, в преодоление любовью ненависти, в попрание смертью смерти – в саму жизнь, в само бытие. Если уподобить диалог с Иным процессу возвращения к Отцу как к «своему Другому», мы можем увидеть созвучия стадий обеих процедур. Так, в диалоге имеет место постепенное приближение к Иному через стадии Чужого (врага), Другого (чудака) и Ближнего (друга, брата). Стадия Чужого, основанная на идентификации с Тенью, созвучна стадии сшивки в отношениях с Отцом. Стадия Другого созвучна расшивке, осознанию отличия. Стадия Ближнего – это стадия перепрошивки, возвращения к Отцу как к Себе Самому. Соответственно, образ Третьего по мере одухотворения Иного становится все более субъективным: от воображаемых универсалий культуры через Символическое, Суд, Закон, Историю как орган контроля отличий до Третьего как эмпатии, сопереживания, любви, внутренней субъектности, выраженной в Реальном. Иногда сближение с Иным как с Ближним может осуществляться мгновенно, без предварительной эволюции: путь к Отцу также может быть сокращен, но в любом случае он исполнен значительных нравственных усилий, требующих не только радикального разрыва в ситуации травмы, но и времени, темпоральности, длительности, синтезирования.

В процессе перехода от сшивки через расшивку к перепрошивке на уровне диалога Отца и Сына (человека и Бога), от Чужого через Другого к Ближнему на уровне образа Отца, от Воображаемое через Символическое к Реальному на уровне психики и перцепции Сына, диалог движется от трагедии через комедию обратно к трагедии. Библер называл диалог культур «трагедией трагедий», но мы бы предпочли назвать его трагикомедией.

В диалоге, как и в любви мы приходим к опыту синхронизации и гетерохронности сакрального и профанного, высокого и низкого, трагедии и комедии. Результатом воздействия высокой комедии любви является представание человека как универсального субъекта,

способного в равной степени к рациональному объяснению и к интуитивному пониманию событий, то есть, способного к Логосу и к Этосу, к расшивке и перепрошивке, к метафизике и диалектике, к знанию и долгу, к вере и разуму, к философии и богословию, к новации и к традиции, к феноменологии и аксиологии, к разрыву и синтезу. Когда в человеке сочетаются позитивизм и мистицизм, математика одухотворяется поэзией, язык обогащается молчанием: осуществляется мечта Витгенштейна об одновременном пребывании в языке и вне его, мечта Хайдеггера о нахождении в аксиологическом круге и вне его, мечта Сократа об этических основаниях рационального знания.

5.2. Поколение героев и катастрофа