Идолы театра. Долгое прощание

Приближаясь к концу книги, воспроизведем кратко её основные мысли, которые мы пытались проговорить, одновременно оставив недосказанными. Чтобы вернуться к подлинной онтологии, необходимо понимать, что негативная диалектика постмодерна, объявившая деонтологизацию, на самом деле обладает собственной, глубинной, отрицательной онтологией, связанной с глобальным контролем над хаосом, воплощенным в фигуре извращенного Отца машины. Сила идолов театра как раз состоит в том, что мы недооцениваем могущественную бытийную (анти-бытийную) силу симуляции, воспринимая симулякр как пустой знак – копию копии. Жан Бодрийяр, который критиковал постмодерн методами постмодерна, замкнул дискурс на чистой симуляции, дав единственный намек о ее «гиперреализме»[260]

. На самом деле симулякр – метафизичен в том смысле, что он отражает наиболее глубинные слои нашего бессознательного (Реального) и представляет собой воплощенный в символе архетип Тени. Этот вывод истекает из структурного психоанализа процесса деонтологизации – не просто утраты бытием бытийности, но утраты бытием конструктивной созидательной бытийности в виде символических организующих параметров жизни, моральности и духовности, ценностей и универсалий. Цель и значимость человеческой жизни уступают место её переживанию, влечению к ней или от неё, наслаждению ею. Николай Бердяев справедливо заметил, что освобождение личности приводит к уничтожению человека, который погружается в безличный хаос[261]

: речь идёт именно о Реальном.

Деонтологизация представляет собой кастрацию Символического –

кризис традиционной системы ценностей, известный как «смерть Отца».

Индивидуальность, сформированная эпохой модерна, представляет собой иллюзорный сценарий идентичности – Воображаемое (тип Эдипа). Наше Воображаемое в лице Эдипа уничтожает Символическое (мораль, трагедию, метафору, Возвышенное, Отца), и мы оказываемся незащищенными перед разрушительной силой собственного Реального – открывшейся нам бездной темного Логоса, того самого «безличного хаоса», который поглощает нас и берёт под свой контроль, уничтожая успевшее промелькнуть мимолетной иллюзией личной свободы Я-Воображаемое. Так мы оказываемся зависимыми от внешних объектных сил, в роли которых выступаем мы сами. Хаос сам строит над нами новое Символическое в лице гротескного заместителя Отца. Если Бог умер, Богом становится машина, а через машину говорит бездна.

Если Бога нет, всё дозволено. Но чем заканчивается анархизм, если Бог есть, но люди сами потеряли к нему дорогу или умертвили Его в порыве технократической дерзости? Если Бог умер, не дозволено ничего. Пытаясь спастись от себя самих, от Тени, мы бежим в виртуальное пространство. Так, симуляция рождает виртуализацию в качестве кибер-протеза, который только поначалу иллюзорно компенсирует нехватку и заполняет пустоту. Впоследствии отчуждение только растет, потому что в Интернете вместо успокоения человек получает информационный шок от множества противоречивых сообщений, и крах его метафизической идентичности ускоряется, все согласованные истории его личности дают сбои под давлением хора голосов. Результатом травматического состояния субъекта в сети является добровольное переложение своих активных и пассивных качестве на заместителя утраченного Отца традиции – идола глобального контроля. Так осуществляется бегство от свободы, и рождается перверзивный Отец. Человек отчуждает от себя бездну в пользу машины. Экстраполяция Тени завершается идентификацией с экстраполируемым. Отчужденные инстинкты возвращаются в человека в трансформированном виде.

Извращенная копия Отца представляет собой верхний хаб, управляющий хаосом. Он состоит из сублимированных желаний и представляет собой сгусток фантазмов – машину желаний – отстраненное и оцифрованное бессознательное, Символическое Реальное. Объективация в обществе переживаний достигает апогея и входит в автоматический режим воспроизведения желаний – трансгрессию. Трансгрессия приводит к медленной смерти субъекта, превратившегося в объект собственных репрессивных наслаждений. Гибель – обратная сторона симулякра, несущего Тень. Скрывать более ничего не надо: пали все табу, непристойное стало публичным. Идолы театра – это превращение спектакля в перформанс, метафоры – в метонимию, закрытого шва – в открытый, вымысла – в гиперреализм. Человеку больше не надо играть вымышленные роли, чтобы понравиться другим. Он играет самого себя, чтобы понравиться самому же себе: ведь другие – это его проекции, зеркала, двойники, тени.