Идолы театра. Долгое прощание

Время, победив пространство, победило самого себя. Логика коммуникации в сетевом обществе выпадает из всех известных раннее логик: социально-классовой в марксизме, морально-этической в религиозной философии, фантазмической в психоанализе. Эта логика подчиняется механизмам либеральной цензуры,

регулирующей отношения людей. Либеральная цензура – это манипулятивная игра идолов театра, которая маскируется под отсутствие игры, потому что в ней играет сама реальность – постправда. Информационная прозрачность заявляет о себе как о «конце идеологии», а на самом деле идеологичной становится вся действительность.

Методологически мнимая аполитичность отражается в концепции феноменологии – воздержания от оценочных суждений. Феноменологическая претензия на нейтральность предполагает, что наука после «деидеологизации», когда было снято противостояние марксизма-ленинизма и «буржуазных» теорий, должна быть принципиально вне исследования идеологии. Якобы исследование идеологии чревато превращением самого исследования в идеологию, потому что ценности невозможно подвергать рефлексии без эмпатии: симпатии к «своему» или антипатии к «чужому». Вадим Михайлович Межуев утверждает, что философский анализ ценностей сам является ценностным, а значит – идеологическим, что создает опасность политизации научного мышления.[265]

С целью его избегания неклассическое научное мышление стремится к полной расшивке. Но эта расшивка оборачивается еще большей зависимостью. Если мы вспомним идею радикального разрыва Луи Альтюссера, мы выявим две параллельные плоскости существования ученого: как феноменологического «тела» (Реального), коим он обязан быть в науке, и как «возвышенного субъекта» (Символического), коим он становится в повседневной социокультурной практике, синхронизируя эти две ипостаси в себе. По Альтюссеру, сшивки не происходит: между живым конкретным индивидом и идеологическим субъектом удерживается пропасть: Я в тексте – объект, «Я» вне текста – субъект. Однако длительное пребывание в разрыве – невозможно: кольца Борромео должны сомкнуться, иначе человека постигает психоз. По Жаку Лакану образуется сшивка тела с возвышенным субъектом, Реального и Символического, в пользу поглощения идеологией качеств «тела»[266]

. Аксиолог оккупирует феноменолога и маскируется им. Ученый начинает выносить идеологические суждения и вести скрытую идеологическую пропаганду под видом «непредубежденности», «объективности» и «нейтральности».

Как правило, либеральная идеология использует критическую академическую маску феноменологии. Поэтому весомым аргументом против феноменологического требования исключить идеологию из сферы научного анализа является идеологический характер самого требования. Критик «тоталитарной идеологии» прошлого зачастую стремится не к выявлению объективных онтологических смыслов, а к другой тоталитарности, к другой идеологии. Снятие оппозиции «капитализм – социализм» во второй половине XX века привело не к деидеологизации, а к установлению господства единственной идеологии – глобализма, – догматы которого получили статус феноменологически нейтральных научных понятий. Какие бы жесткие тоталитарные формы не принимал глобализм: радикальный либерализм, мультикультурализм, «военный пацифизм», национализм или религиозный фундаментализм, – он вырастает из «антитоталитарных» послевоенных идей информационного общества в духе Ханны Арендт. Иными словами, избегая идеологии, ученый, философ, критик способствует ее преумножению, попадая в самое ядро фантазма.

Альтернативой феноменологии служит аксиология, которая защищает ценности того или иного символического прядка. Она – откровенно идеологически ангажирована. В то же время третий шаг – не явная апологетика идеологии и не воздержание от суждений о ней, а ее открытая ценностная критика, – также представляет собой идеологическую опасность: дискурс про «что-то» легитимирует это «что-то», делая его обсуждаемым, а, значит, приемлемым и популярным, критика превращается в методическую рекомендацию. Критика только усиливает идеологию, потому что сама становится идеологичной. Что же предпринять, если уходом в идеологию чреваты и трансцендентальная рефлексия идеологии, и феноменологическая редукция? И воздержание, и апологетика, и критика? Что делать, если позитивная и негативная онтологические программы, равно, как и «нейтральная», содержат в себе ядро фантазма?