Идолы театра. Долгое прощание

Возникает вопрос, способна ли русская традиция стать тем соборным, объединительным началом, которое будет способствовать восстановлению универсального единства России и даже мира после системного кризиса либерал-демократии? Или это сделает мир еще более биполярным? Как избавить русских от обвинения в «шизофашизме»[75]

со стороны неолибералов? Очевидно, что нужен совершенно другой, альтернативный ракурс, видения мира, отличающийся от привычных альтерглобализма и антиглобализма. Возможность иного жизненного мира – не иллюзия. Но она требует радикальной перестройки сознания, практики и даже бессознательного.

Те, кто стигматизирует российское мировоззрение как «шизофашистское», часто обвиняют его в типичном для шизофрении расколе: якобы существует легитмированный парадокс между фобией русских по отношению к коллективному Западу и стремлением иметь западные блага, в том числе, свободу. Из этого якобы явствует, что при угнетении личной свободы любой российский консерватор проявляет типично «либеральные» качества, не допускаемые им по отношению к Другому. Подобная имплицитная либеральность консерватора, по идее, должна убедить нас в том, что западная либерал-демократия, «при всех её недостатках», уже-вписанных и номинированных самими либералами в качестве «вынужденных потерь» (неонацизм на Украине), является неизбежной и единственной матрицей прогрессивного развития человечества. То есть, задача стоит – вогнать нас в типичную для глобализма ситуацию выбора между единственным варинатом развития событий и отсутствующим.

Даже, если предположить правоту утверждения о том, что консерваторы становятся либералами в момент угнетения их свобод, является ли данная имманентная «либеральность» чем-то отрицательным? Прежде всего следует определиться с тем, что является сейчас властью, а что – свободой, что гегемонией и что – контркультурой. Свобода и диктатура поменялись местами. Мир либерального постмодерна, вечно претендующий на пик всех свобод, – это как раз и есть форма современной диктатуры. Контркультура стала гегемонией. Больше всего идеологии там, где говорят о ее отсутствии. Больше всего политики там, где говорят об аполитичности. Если субъект полагает себя «европейцем», свободным от всяких догм, он – в ядре нацистского фантазма избранности.

Постмодерн дошел до полного самоотрицания, обесценив время, личность, Другого, слово, справедливость. Вывернутые наизнанку, ценности, превращенные в ценности отсутствия, стали абсолютным торжеством ужаса. Поэтому ставший гегемонией неолиберальный постмодерн переживает агонию. На этом фоне консерватизм в виде консервативной революции «против мира сего» стал контркультурой и в качестве таковой невольно несет ее черты: протестность, ярь, азарт и, да, либеральность. Но либеральность в данном контексте следует считать не политическим свойством либерализма, а общечеловеческим качеством, связанным с охраной самости, аутентичности, неприкосновенности, подлинности.

Если же посмотреть на проблему не имманентно, а трансцендентно, мы обнаружим, что личная свобода даже в классическом либерализме не являлась абсолютным благом, уступая место «всеобщей воле»[76] («Левиафану»)[77], тем более, она не является благом в глобализме, с его обществом тотального контроля. Однако глобализм изо всех сил прикрывает проповедью свободы полную несвободу, подавая насилие в сентиментальной маске толерантности: в этом и состоит сущность тоталитарной либерал-демократии. Что касается консерватизма, то в его аксиологии личная свобода изначально и откровенно не оглашается благом, а полагается эгоизмом, принесение которого в жертву ради блага всеобщего, представляет собой нравственное долженствование. Следовательно, честный консерватор готов пожертвовать личной свободой в том случае, если защищает благо, полагаемое им всеобщим, универсализируя инивидуальную субъектность до коллективной субъектности, соборности, то есть, превращая душу, по Максиму Горькому, в мировое чувствилище. Консерватор готов мириться с внутренним злом, чинящим неспарведливость лично ему, чтобы не стать рабом внешнего зла, чинящего несправедливость всем: миру, Родине, ближнему. В этом состоит его трагедия и сила. В этом состоит трагедия и сила России.