Девальвация Логоса как Слова, наполненного молчанием бытия, привело к появлению множества слов как скользящих означающих. Лишенные Логоса, слова превратились в плавающие знаки поверхности-ризомы. Двигаясь темпоральной парадигмой рыночного времени, они навсегда покинули горизонтальную плоскость пространства ради космической скорости капитала. Пустые слова рождали и рождают воображаемые сценарии, иллюзорные тренды, эфемерные мигающие значения. Слова и смыслы превратились в симулякры. Осуществленное в дерридианстве изъятие из левинасизма краеугольного камня божественности оставило нам только множество других, абсолютно других,
которые в экстазе коммуникации разлились вширь, поверхностью ситуативных деловых контактов, и властвуют над нами. Волюнтаристский Другой рождается из самой логики релятивации. Ведь признание за Другим права на истину обернулось не любовью к нему и попыткой покаяния перед ним, а некой лицемерной «толерантностью», вынуждающей меня теряться, подозревая во лжи себя, но не желая при этом исправляться ради праведной всеобщей истины, поскольку сокрытие и лицемерие – удобнее. Так из толдерантности рождался театр идолов. Все начали желать друг ддруга не «Бога ради», не альтруизма и категорического императива ради, а, чтобы понравиться (petit а). Ведь желание каяться, исправляться, искупать и воздавать возникает от чувства всеобщности и божественности истины. Если истина – не универсальна и не сакральна, если это – индивидуальная правда Другого, которую я «терплю», не проникшись любовью ни к истине, ни к Другому, – ни о какой метанойе речи быть не может. Значит, не может быть речи и о долге и любви, о заботе и ответственности, о героике поступка во имя истины. Признание же за мной права на истину формирует презрительное отношение к Другому, которого я, с полным осознанием своего превосходства, должен «терпеть», признавая его право на ошибку и колониально (или «постколониально», не важно) насмехаясь над ним. Вот что такое толерантность: снисходительная вежливость или вынужденная трусость во имя всеобщего конформизма. То и другое является скрытой формой агрессивности.Есть, казалось бы, воображаемый выход – полная логика релятивации. Ведь срабатывала же она в восточных культурах, где признание относительности индивидуальных правд не приводило к растерянной агрессивности, а приводило к осознанию этих правд как воплощений, граней и частных случаев непознаваемого позитивного целого – Дао, Брахмана, Отца, Вселенной. Но в том-то и дело, что западное мышление, опирающееся на дуализм Платона и Аристотеля, исключает божественное соборное целое. В его эписистеме если прав я, неправ ты, если прав ты, неправ я, если же по-своему правы и не правы мы оба, то осознание плюральности мнений приводит к осознанию их относительности, а осознание относительности – к отрицанию истины как таковой, к трагедии разочарования, отчуждения и пустоты. Так начинается кризис метафизической идентичности, оборачивающийся хладнокровным цинизмом или истерическим метанием. Современный психоанализ не исключает такого исхода для субъекта: он легитимирует пустоту. Задача психоаналитика, который освобождает человека от фантазмов и предрассудков, состоит не в том, чтобы по-сократовски помочь пациенту «родить истину» путем майевтики, а в том, чтобы просто избавить его отложных истин, оставив в релятивирующей пустоте, заставив пациента колебаться. Это и называется расшивкой, миганием, коротким замыканием, провоцированием разрыва означающих. Достаточно вызвать расхождение цепочки согласованных нарративов, а дальше – человек уже сам. Сам – что? Сможет выжить без ориентиров? Отстроить свою самость «с нуля»?
Что же происходит с одиноким человеком в пустоте? Да, то же самое, что со всем постмодерным обществом. Если все правы и все не правы, человек испытывает информационный шок. На него начинают оказывать давление множество противоречивых сообщений от многочисленных собеседников, имеющих разный вес с точки зрения объекта желания в его глазах. Человек мечется между ними. Взять хотя бы растерянность большинства русских людей во время проведения специальной военной операции: к кому обратится, кому верить, с кем посоветоваться, если в равной степени ценны и близки все и в равной степени далеки и не важны все?
Если человек долго пребывает в пустоте, он доходит до невроза или шизофрении: страшно смотреть в бездну собственного бессознательного. Если вы помните, отсутствие Бога рождает анархию, а смерть Бога – жесточайшую криптожандармерию, самоцензуру. Не имея над собой Отца в лице сакральной традиции, освящающей мировой порядок, человек добровольно отдает свою свободу некому извращенному и придуманному им же самим воображаемому Большому Другому, накладывая на себя еще большие ограничения. В роли этого «тёмного» заместителя Бога, извращенного Отца, выступает Машина.