Идолы театра. Долгое прощание

Постмодерная архаика состоит в том, что в ней возбуждается темный Логос – инстинкт смерти, Танатос, Тень, хтон, – преумножая социальную деструкцию, но при этом зло подвергается вычищению через экранную эстетизацию. Символизация поглощает инфернальное беумие без остатка. На фоне всего этого символического гомеостаза, тавтологически замкнутого на себя, роль Реального выполняет забытая всеми и почти уничтоженная, но не сгибаемая, традиция святости: метафизика идентичности, онтология отцовского предписания, экзистенция самости, сакральность и духовность. Если темный Логос подвергается эстетизации, то светлый Логос добра оказывается вне игры идолов театра, за пределами принудительной эстетики: доброе и прекрасное еще раз расходятся, как во времена «Цветов зла» Шарля Бодлера. На фоне эстетического зла западного символического мира Реальным, слишком Реальным, и этическим, обнаженно этическим, началом является Россия, а концентратом европейкого Символического внутри России является изысканно химерный Петербург, относительно которой сама Россия как психотип святости и бытийности вытесняется в избыток.

Выход видится нами в том, чтобы вернуться к традиционной метафизической приписанной идентичности, к бытийности, к экзистенциальности. Но вернуться – на новом диалектическом витке. Не следует принимать приписанную идентичность автоматически и безоговорочно. Впрочем, после искуса Просвещением это и невозможно. Не следует также и бесконечно «конструировать» свою идентичность в оптике многочисленных мнений и взглядов других, завися от ситуативности выбора, которого на самом деле нет и быть не может. Следует сознательно вернуться к феномену приписывания без всякого выбора, то есть, – отказаться от выбора. Выбор сковывает. Выбор накладывает рамки. Выбор заставляет колебаться между несколькими вариантами, одинаково ограничивая нас необходимостью предпочесть единственное отсутствующему, меньшее зло – большему. Подлинная свобода, как справедливо заметил Никита Михалков, состоит в отсутствии выбора. Это – Воскрешение Лазаря, это – возвращение к Отцу блудного Сына.

Человек заново прислушиваются к своему бытию, к самости, к экзистенциальности, к тем ценностям, которые он усвоил с семейным воспитанием и которые соответствуют его цивилизации, его Родине, его духовному месту, его гештальту. Ведь цивилизация – это прежде всего Логос, дух, язык и культура, а не этнос. Недаром Россия отдала предпочтение приписанной идентичности как сознательному вхождению в Символическое Реальное с целью избавиться от бессознательных зависимостей воображаемой сконструированной идентичности западного мира. Непричесанная цивилизационная экзистенциальность победила прилизанную рыночную ситуативность. Отсутствие выбора оказалось большей свободой, чем его наличие. Там, где выбор оказывается ложным, от него следует отказаться. Но, чтобы не остаться в шизофренической пустоте, необходимо прислушаться к своей экзистенциальности, необходимо вернуть себе онтологическое начало.

Мы движемся от центрации к децентрации и назад к центру, от сшивки через расшивку к перепрошивки. От экзистенциальности через ситуативность обратно к экзистенциальности. От приписанной идентичности через сконструированную к приписанной. У человека вновь возникает чувство, что не там Родина, где хорошо (хюгге), а там хорошо, где Родина: метафизика побеждает личный комфорт. Категорический моральный императив возвращается в понятиях чести, совести, служения, бескорыстия, творчества и любви. В этой юной/старой традиции, в этой молодой/древней экзистенциальности, с которой человек уже не родился, а к которой он субъективно пришел, разочаровавшись в свободе выбора есть нечто двойственное: отсутствие выбора человек фактически тоже выбрал, но это был реальный выбор между самостью и Иным. Получается, что в экзистенциальности человек и рождается в традиции, и выбирает её. Возникает чувство, что он всегда был таким: чувство обретения Родины, которое влечет за собой всякая интерпелляция в идеологию, но это – конструктивная осознанная интерпелляция, потому что жить вне символов и ценностей невозможно, надо только найти среди их многообразия свои и не лишиться при этом мировой чувствительности и доброты. Нам кажется, что именно этот процесс возвращения на Родину в духе переживают сейчас многие люди, живя в России.