Идолы театра. Долгое прощание

В свете духовной весны возрождающегося модерна – добровольного возвращения к традиции – чрезвычайно важным нами видится экзистенциальная связь между третьим и первым поколением: поколением, условно говоря, «дедов», с их естественной приписанной врожденной метафизической идентичностью, и поколением «внуков», которые «через голову» отцов революционно возвращаются к традиции, протестуя против либерализма и восстанавливая цивилизационную память. Оба этих поколения не смогут выжить друг без друга. Старшее поколение – бессильно перед насилием экрана: оно не имеет современного оружия защиты от глобализма. Ему зачастую не хватает той циничной иронии, с которой молодежь, некогда опровергая классические моральные устои, теперь опровергает отринувшую их постмодерную безнравственность.

Младшее поколение, осуществляя подвиг возвращения к Отцу, нуждается в некоторой отцовской поддержке, в означивании со стороны Большого Другого, в его скупом поощрении и минимальном одобрении. Конечно же, высшим проявлением сознательности и почти духовным подвигом при перестройке субъекта, который выбрал приписанную идентичность как долг, является восстановление самости из нулевой точки, без поддержки извне, без предоставления означающих, в условиях значимого отсутствия Отца как цензора и управителя: библейским аналогом этого процесса является кенозис, не предполагающий никакой внешней опоры. Но всё же такая опора является важным моральным стимулом в миру, в светской культуре. Ибо не каждый способен восстановить экзистенциальность из пустоты, из чувства абсурда, из чистого Реального, без поддержки Отца как Символического.

Поколение отцов (условно говоря, второе поколение между традициями дедов и традиционализмом внуков) принадлежит к генерации либерального мира: это те самые Bobo, Prosumer, меритократы, хипстеры, которые сделали дивный новый мир, где труд в пространственном режиме обслуживает время капитала, повинуясь цифровому концлагерю информационного менеджеризма. Пассионарную энергию избытка несут как раз самые старшие и самые младшие: именно эти два избытка, сливаясь, способны составить экзистенциальную альтернативу миру экранной ситуативности. В противном случае экран, театрализируя истину, овладеет миром, ибо истина, воспринятая как театр постправды, – это жест экрана.

3.3. Идолы рода и смерть: Украина на экране

У немецкого мыслителя-антифашиста двадцатого века Пауля Тиллиха вырисовывается интереснейшая экзистенциальная альтернатива идолам театра Фрэнсиса Бэкона[109]. Идолы театра – это наши заблуждения и предрассудки, фантазмы и комплексы. Заблуждения являются нарративами Символического: эти «рассказы» служат иллюзорным компенсатором зияния, травмы, нехватки Реального. Символическое рождается из Реального и одновременно структурирует его. Идолы театра замещают и компенсируют определенные страхи Реального – тревоги бессознательного. Каждой нереализованной и неизжитой, вытесненной и подавленной, тревоге соответствует свой идол, свое заблуждение, свой предрассудок. Классификацию страхов, которую осуществил П. Тиллих, можно совместить с классификацией предрассудков: совместить по принципу соответствия Реального и замещающего его Символического.

Одновременно следует помнить о том, что расшивка субъектности, её перепрошивка и полная переработка страхов в возвышенные метафоры творчества, предполагают осознанное вхождение в Символическое посредством согласования регистров Реального, Воображаемого и Символического, низкого и высокого начал – в их взаимной театральной преподнесенности, в их трагичности и катарсичности, когда жизнь субъекта становится сродни, по своему мужеству и радикализму стремления к идеалу, художественному произведению. Вот где зеркало знака отражает значение, и не пустоту, выступает онтологическим символом, а не симулякром, бытийностью, а не компенсирующей онтологию иллюзией. В классической позитивной метафизике присутствия, в отличие от негативной онтологии лаканизма, зеркало как знак изображения, Символическое как язык – это дом бытия, отражение Бога, голос и лик Отца, наполненное значениями и архетипами означающее, Символическое воплощение Реального. Подобное возвышенное Символическое предполагает трагедию и героику. Оно – пронзительно, серьезно и свято. По отношению к Символическому, слишком Символическому, в потоке гипереалистических симулякров, святость – это Реальное. Мужество как жест приближения к идеалу святости посредством подвига – мужество быть – это также Реальное, осознанннное Символическое Реальное. Классификацию типов мужества как позитивных ответов на наши страхи можно совместить с классификацией типов самих страхов и типов идолов символического театра как негативных ответов на страхи.