Игра слов. Практика и идеология художественного перевода

Я смотрел, как кружочки огурцов плавают среди рыб, вращаясь и опускаясь все ниже, и как они медленно отскакивают от розовых и голубых скал внизу. Когда я выливал банку, рыбки в оранжевую полоску носились по всему резервуару, но теперь они тоже стали двигаться медленно. Плавая, они клонились набок, а некоторые прилегли на камни. Другие то и дело всплывали к поверхности и вытягивали свои длинные прозрачные губки, глотая воздух. Их боковые плавники колебались нежно, как тонкие кружева.

Когда огуречные ломтики опустились почти все, они стали покачиваться прямо над розовым и голубым гравием, точно спящие рыбки, и всамделишные рыбки тоже покачивались рядом с ними в мягких рощицах из морской травы и притопленных листьев водяной лилии. Картина была прекрасная, и этот апофеоз красоты заставил меня податься вперед.

Я прижался лицом и ладонями к стеклу и вгляделся в немую черную сердцевину одного из этих серебристых глаз. Мне почудилось, что я тоже парю, слабо покачиваясь, странным образом вне своего тела, и в какой-то крошечный миг я поймал себя на этом ощущении и, застигнув себя на наблюдении за собой, осознал, что я – это я. Это отвлекло меня; потом я забыл, что меня отвлекло, потерял интерес к рыбкам и, прошлепав по кухонному линолеуму, снова вышел под теплую мелкую морось.

Все это значит, что граница между А- и М-книгами очень зыбка и условна. И в А-книгах автор то и дело надевает и снимает маски своих героев, а порой даже не надевает, но только украдкой примеряет их. Случается и наоборот. Когда рассказчик все в той же новелле Воннегута, которую я так решительно определил как М-книгу, говорит о прекрасной балерине: “Her voice was a warm, luminous, timeless melody”, или восклицает чуть позже о победившей гравитацию паре: “

And then, in an explosion of joy and grace, into the air they sprang!”, это уже не похоже на голос покорного глуповатого представителя будущего; из-под этой маски словно на мгновение выглядывает сам автор.

Казалось бы, такая частая смена масок требует от переводчика художественной литературы постоянной бдительности, но она не понадобится, если как можно скорее отвыкнуть от того, что у вас есть собственный голос. Тогда менять чужие станет намного проще, и достаточно будет положиться в этом на свое чутье.

Поэтизация

Если, читая стихотворение, мы не будем произносить его про себя, пусть даже сами того не замечая, это занятие не доставит нам никакого удовольствия. И рифма, и размер, и многие другие поэтические красоты воспринимаются не глазами, а только на слух, потому что они напрямую связаны с расстановкой ударений и прочими звуковыми модуляциями речи. В случае с прозой эта зависимость восприятия текста от его звучания (пускай не реального, а виртуального) менее заметна, но не менее важна. Обогащение прозы элементами, увеличивающими роль ее звучания и внешней эффектности, будем называть поэтизацией (в широком смысле).