Игра слов. Практика и идеология художественного перевода

Весь этот день – тусклый, беззвучный осенний день – я ехал верхом по необычно пустынной местности, над которой низко нависли свинцовые тучи, и наконец, когда вечерние тени легли на землю, очутился перед унылой усадьбой Эшера. Не знаю почему, но при первом взгляде на нее невыносимая тоска проникла мне в душу. Я говорю: невыносимая, потому что она не смягчалась тем грустным, но сладостным поэтическим чувством, которое вызывают в человеке даже самые ужасные и мрачные картины природы. Я смотрел на запустелую усадьбу – на одинокий дом и угрюмые стены, на зияющие глазницы выбитых окон, чахлую осоку, седые стволы дряхлых деревьев – с чувством гнетущим, которое могу сравнить только с пробуждением курильщика опиума, горьким возвращением к обыденной жизни, когда завеса спадает с глаз и презренная действительность обнажается во всем своем безобразии. То была леденящая, ноющая, сосущая боль сердца, безотрадная пустота в мыслях; и воображение тщетно силилось настроить душу на более возвышенный лад.

Выпишем из него подряд все прилагательные в их словарной форме (м.р. ед.ч.):

Тусклый, беззвучный, осенний, пустынный, свинцовый, вечерний, унылый, невыносимый, грустный, сладостный, поэтический, ужасный, мрачный, запустелый, одинокий, угрюмый, зияющий, выбитый, чахлый, седой, дряхлый, гнетущий, горький, обыденный, презренный, леденящий, ноющий, сосущий, безотрадный, возвышенный

Впечатляет, правда? Чуть ли не все эпитеты (воспользуемся для разнообразия этим словом) взяты из одного невыносимо унылого регистра и для пикантности сдобрены щепоткой своих положительно окрашенных, но, впрочем, тоже довольно унылых кузенов: сладостный, поэтический, возвышенный

. Обратите внимание и на исключительно высокий удельный вес прилагательных в нашем отрывке: 31 слово из 145, почти вдвое больше, чем глаголов – их всего 17. Ясно, что они-то главным образом и создают меланхолическое настроение, в которое хочет погрузить нас автор. Обратите внимание и на то, что не так уж важно, к какому именно существительному привязано каждое прилагательное: не все ли равно, “седые стволы дряхлых деревьев” или “дряхлые стволы седых деревьев”? Главное, чтобы грустно. Конечно, не всегда авторы кладут краски на холст таким густым слоем, как По в начале этой новеллы, однако прилагательные часто приходят к ним на помощь в самых эмоционально насыщенных местах.

Что следует из этого для нас, переводчиков? В тех случаях, когда эмоциональная окраска прилагательного важнее его прямого смысла, диапазон наших возможностей расширяется: теперь мы можем выбирать русский эквивалент английского эпитета из более длинного синонимического ряда, дополнив его словами, имеющими нужную окраску и звучание, но менее точно передающими фактический смысл переводимого слова. Проиллюстрирую это на примере из собственной практики. Мне довелось в течение двух-трех лет тесно сотрудничать с русскоязычным изданием туристического журнала Travel & Leisure; я переводил для него как большие статьи, так и маленькие заметки. Среди последних было много кратких рекламных сообщений об открытии новых отелей. Довольно скоро я понял, что совершенно не важно, какие именно эпитеты употребляются в этих заметках; надо лишь произвести на читателей приятное впечатление. Тогда, чтобы не повторяться, я по примеру Остапа Бендера составил небольшой словарик, включив в него, правда, лишь эпитеты с положительной окраской, зато все, какие только можно сочетать со словом отель. Приведу этот довольно длинный (из 47 членов) “синонимический ряд”, выстроенный по алфавиту: