Игра в Джарт

Но дуралей этот с помятым, забрызганным кровью ведром на голове занес меч и ринулся вперед. Я опустил Лепесток Ветра на землю, закрыл ей глаза, оставил ее там, у платана, и, шагнув ему навстречу, приветил коня ударом между ушами. Всаднику же врезал в живот так, что он вылетел из седла. Я ободрал костяшки пальцев о его кольчугу, и внезапно эта ничтожная боль пробудила мой гнев. Ярость, отчаяние, неизбывное горе захлестнули меня, и я взревел, закинув голову, зарычал, как тысяча псов.

Вспышка молнии прорезала небо – ясное синее небо. Громыхнул гром, и от далеких гор поползли черные тучи.

Подхватив оглушенного коня, я швырнул его в тех, других, что уже спешили ко мне, своей смерти. Мелькнули в воздухе панически бьющие копыта, белое, беззащитное брюхо, послышался пронзительный визг, вопли гнева и боли, омерзительный хруст костей. Началась свалка, и я пошел на них, копошащихся в пыли, а за мною покатилась гроза.

Длиннорогий бог, или кто-то еще, там, в небесах, распростер надо мною тьму, чтобы битва была еще страшнее. Ворча и ворочаясь, мрачные тучи наползали на небо, клубились дымной тьмой, иногда,

словно в насмешку, пропуская яркий солнечный луч, но тотчас же снова смыкаясь мороком, грозным, тяжелым мороком, нависающим так низко, словно небеса решились все же обрушиться на землю. Ветер рвал листья с деревьев, ломал ветки, и белые молнии змеились по свинцовому подбрюшью туч.

Замахнувшись турецкой шипастой булавой, ко мне устремился рыцарь с нашитым на бригантину крестом. Я просто оторвал ему руку, перехватил булаву, ударил следующего по темени, так, что вбил его топхельм по самые плечи, упал на землю, той же булавой переломал ноги коню, перекатился, и, упираясь ладонями, лягнул копытами под грудь другую лошадь.

Встав на ноги, охлестывая себя хвостом по бокам, я снова взревел, вытянув шею – и эхо грома, прокатившись по небу, ответило мне.

Битва разгорелась с новой силой, и добрые рыцари юга, оставшиеся в живых, кидались на меня с той же отчаянной яростью, что и ненавидимые ими северяне, кидались, как гончие на вепря, и я расшвыривал их, как вепрь расшвыривает псов, убивая и калеча, и воздух оглашали их жалкие и жалобные вопли. Будь жива Лепесток, ах, будь жива дивная моя мадонна Лепесток, она сумела бы убедить хоть южан отступиться, спастись, увела бы обоз к крепости на горе Фавор. Но она умерла и некому было образумить их.

В грозовых раскатах, в блеске молний, я вздевал на рога, разрывал на части, пронзал железом и втаптывал в пыль – всех, их всех, пока никого не осталось. Тучи разошлись, так и не пролившись дождем и солнечный свет хлынул с небес, заливая залитую кровью землю, озаряя неподвижные, растерзанные тела, усеивающие дорогу. Я без сил опустился на круп убитой лошади и заплакал – в первый, а может быть, во второй раз в жизни, если допустить, что я, как все, плакал, когда родился.

Она была мертва. Дивная моя мадонна Лепесток была мертва. Отомстил ли я за ее смерть? И кому? Самой жизни? Отомстил ли я за ее смерть? И что толку? К жизни ее это не вернет.

Лучше бы солнце над Эль Икаб стало моим последним. Лучше бы я никогда не видел света, оставаясь во тьме. Я проклял и свет, и солнце, но ничего не случилось. Проклятия мои не имели силы. Солнце все так же светило и одинокий ворон кружил в небе, купаясь в его лучах.

Скоро их соберется целая стая, подумал я, надо торопиться. Хотя торопиться было уже некуда.

Я встал, и пошел, оскальзываясь в крови, кишках и нечистотах, высматривая тот большой платан, под которым оставил Лепесток Ветра. Мне вспомнились слова де Борне ля – «…я сопровождал вашу возлюбленную, когда она искала вас после битвы, и нам пришлось извлекать вас из-под целой горы трупов…» Я увидел де Борнеля. Из левой глазницы его торчал арбалетный болт. Я порадовался, что это не я убил его.

Лепесток лежала там, где я оставил ее, на боку, странно вывернув руки. Косы ее, разметавшись, расходились от головы темными лучами. Тело уже начинало коченеть.

Я подобрал чей-то меч, отыскал большой щит с заостренным концом, положил ее на вогнутую сторону, и понес на щите, как дитя в корзине.

Я прошел через рощу и увидел холм, под которым раскинулся маленький, заброшенный виноградник. Я понес ее к этому холму и, проходя через виноградник, вспомнил, как Лепесток Ветра спрашивала ло Роса – правда ли, что в королевстве Ок за кражу виноградной грозди отрезают ухо?

– Если бы так было, мадонна, – ответил он со смехом, – все мои соотечественники разгуливали бы одноухими, а то и вовсе без ушей. Здесь даже лисы крадут виноград. Жаль, что пора еще не подошла, и я не могу предложить вам отведать этих нежных, розовых ягод, но, когда виноград поспеет – непременно украду для вас гроздь.

Я подумал, что виноград все еще зелен, а ло Рос лежит мертвый, там, на каменистой дороге, вместе со всеми. Я надеялся, что это не я убил его.