Игра в Джарт

Поднявшись на холм, я уложил Лепесток Ветра в желтую, сухую траву, и выкопал могилу – такую глубокую, что и днем из нее, наверное, можно было увидеть звезды. Но закончил я ближе к ночи, когда на звезды нет нужды смотреть из могилы.

Я взял на руки мертвую мою возлюбленную, и спрыгнул в яму. Положил ее на землю и сам прилег рядом, глядя на звезды, парящие в темной, далекой вышине. Монотонно стрекотали сверчки, шелестела листва – быть может, это лисы хозяйничали в винограднике? Пахло так же, как в аду, где я вырос – кровью и тяжелой, земляной сыростью. Я подумал – не отворить ли мне вены, не остаться ли с ней, здесь, навсегда? Просто вернуться домой.

Но ворота Аида все еще стояли настежь, и, глядя на звезды, я подумал, что так ничего и не знаю о жизни. Была ли она так уж прекрасна? Стоило ли мне подняться из могилы, чтобы увидеть диковинные города? Волны далеких морей и пески пустыни? Познать чудеса странствий?

Я ничего не знал и о женщинах. Может, их таких много, там, за воротами? Может, найдется еще хоть одна такая? Для меня?

С этими мыслями я уснул. Снился мне черный бык, идущий по небу. На спине его сидела дева с волосами темнее ночи и лицом бледнее луны. В руке у нее был не меч и не лук, а серебряный серп. Снился мне и белый бык, плывущий по морю. На спине его сидела дева с волосами золотыми, как солнце, и синими как небо глазами. В руках она держала виноградную гроздь. Я всегда любил плавать, и быть живым мне нравилось больше, чем мертвым. Я последовал за белым быком.

Проснулся я около полудня, и увидел лишь одну звезду, пылавшую в небе. Я поцеловал Лепесток Ветра в холодный лоб, прикоснулся, наконец, к ее серьгам – больше уж им не звенеть – выбрался из могилы и, как мог быстро, засыпал ее землей.

Я вернулся к дороге и, поразмыслив, решил похоронить мертвых у холма. Я не чувствовал ни усталости, ни боли, но знал, что силы мои на исходе, поэтому перекинулся и в облике полубыка еще два дня рыл могилы, и носил тела через виноградник. Я пел детскую песенку про гусей, слова которой все же запомнил, но до сих пор не понимаю.

ТэрэхойноГэрэйхойноХоригаранХарагалуунХолуурябааХоригаран

Хонгорхалтаргалуунууд…

Никто не явился за мертвыми, кроме мух, лис и ворон, края эти обожгла война, и они были безлюдны, а до крепости оставалось не меньше двух дней пути.

Их было двести четыре человека, и сто двадцать восемь, без сомнений, убил я. Я мог узнать нанесенные мною раны, как другие узнают свой почерк, да, кроме того, отметины от рогов и копыт ни с чем не перепутаешь. Сто двадцать восемь жизней против одной, а моя все еще оставалась при мне.

Засыпав землей последних, я пересек дорогу и отыскал горный ручей. Несколько часов провел я в ледяной воде, смывая грязь, кровь и трупный запах. От одежды моей не осталось и лохмотьев, бой принял я без доспехов, но, как ни странно, на теле моем не было серьезных ран, кроме тех, полученных у Эль Икаб, хотя местами кожа выглядела так, будто кто-то неумело пытался содрать ее.

Среди обозного скарба отыскал я кое-какую одежду, бейдану в простеньких ножнах, немного денег, мешочек фиников, пару лепешек и все семь свитков Лепестка. Я оделся, поел и ушел, не оглядываясь. В порту Южных Врат сел на первый попавшийся корабль и отплыл на восток.

Я не знаю, что хотел услышать ты о Лепестке Ветра, гастат, но это все, что я могу о ней рассказать.

* * *

Алый моргнул, закашлялся. В глотке у него пересохло, будто это он два часа к ряду рассказывал историю. Астерий же выглядел усталым – будто двое суток к ряду хоронил мертвецов.

Алый достал из корзины последнюю бутылку кислого до слез лимонада и сделал глоток. От мятных листьев лимонад казался холоднее, чем был. Алый вытер губы и протянул бутылку таурану.

Астерий отпил и, не глядя, вернул ее рыцарю. Разлегся на камне, закинув руки за голову, и уставился в небо.

Значит, та женщина мертва, подумал Алый. Та женщина, что заморочила ему голову, сбила с пути. Та женщина, которую Алый собирался подкупить, запугать или даже соблазнить – чтобы она отступилась от Астерия, или Астерий с презрением отвернулся от нее. Но мертвых не победить – таков был и один из девизов Ордена. Умри, но не сдавайся, ибо мертвых не победить.

Она умерла, и Алому даже было немного жаль. Почему-то он ясно мог ее представить – маленькая, ловкая, не знающая страха – как кошка, как бродячая кошка с сияющими узкими глазами. А еще те серьги.

– Кажется, что она лежит на небе так же, как я лежу на камне, – лениво проговорил Астерий.

– Кто?!

– Чайка, – тауран указал вверх. Алый поднял голову и увидел чайку, раскинувшую крылья высоко над ними. Он лег на камень. Спросил, скрывая за насмешкой смущение:

– И что, жизнь на самом деле так уж прекрасна?

– Да.

– А…?

– Нет. Тут я ошибся. Другой такой нет.

– Но почему ты остался здесь? – спросил Алый, перекатившись на бок и подпирая ладонью щеку. – Ты странствовал – сколько – восемь лет? Девять? Зачем ты сюда-то вернулся? Что тебе этот городишко?