Неизвестно, чем бы закончился интересный этот разговор – ведь Гроссмейстер-то меньше, чем мало любил поэзию, считая ее напыщенной белибердой, и, в отличие от поэтов, умеющих словом и развлечь, и ранить, намерен был ответить девице самым неподобающим образом, а именно встряхнуть за шиворот, как нашкодившую кошку – однако тут из леса послышалось заливистое конское ржание. Соловый сенешаля ответил. Гроссмейстер поднял щит повыше, оберегая несносное свое сокровище, но это были всего лишь королевские солдаты.
От буйных зарослей орешника, почти полностью скрывающих участок дороги за поворотом, потянулись стражники с пиками, сопровождая запряженную четверней телегу. К телеге была прилажена большая клетка, а в клетке – вот так оказия! – сидели корноухий его знакомец, толстый парень, которого Гроссмейстер с утречка зашиб бревном, и еще несколько самых боевитых поселян.
– От души! – воскликнула девица и разразилась злорадным хохотом, указывая на клетку с пленными пальцем.
– Достоинство. Веди себя с достоинством, – одернул ее Гроссмейстер. – Того, кто учил тебя манерам, следовало бы выдрать. Нет, вздернуть!
Однако не отказал и себе в удовольствии подъехать поближе к пленникам, и поинтересоваться с не менее злорадной усмешкой:
– Что еще вы натворили, ворье? Кого ограбили?
– Никого мы не грабили! – окрысился корноухий. Физиономия у него распухла, правый глаз заплыл, двигать нижней челюстью он не мог, оттого слова звучали глухо и невнятно. – Мы отправились в погоню – за тобою, ведьмин приспешник! – но в лесу на нас налетели солдаты, похватали, скрутили и бросили в клетку. Скажешь, не ты призвал королевскую стражу?
– Не я. Ну да поделом вам.
Гроссмейстер покосился на девицу свою, ожидая ехидных замечаний, только злоязыкая ведьма и не думала более потешаться над пленниками. Насупив бесцветные брови, она бормотала:
– Но он был там! Я слышала его, я знаю – он был, там, у озера…
– Кто, милая? – спросил Гроссмейстер.
– Вепрь!
– При чем тут вепрь?
– В том-то и дело: вепрь тут совершенно ни при чем! – девица взглянула на него почти с прежним отвращением. – О, да не будь же ты таким тупицей! Из деревень пропадают люди. Так? Вепрь, пусть самый громадный и трижды огнедышащий, подавился бы сожрать пятьсот человек – да хоть и сто! Так? Но король – нет, король бы не подавился…
– А! – до Гроссмейстера дошло. – Думаешь,
– Что за низость! – молвила девица, и глаза ее вспыхнули зловещим червленым пламенем. Высунувшись из-за щита, она крикнула: – Эй, сенешаль! Эй, говорю тебе!
– Что вам угодно, любезная девица? – кротко отозвался сенешаль (ибо немногого стоит рыцарь, не выказывающий кротости даме, с некоторым даже состраданием подумал Гроссмейстер).
– Эти люди – не разбойники и не рабы, и ничем не заслужили столь жестокого обращения! Ты должен освободить их!
– Простите, любезная девица, – с тою же кротостью проговорил сенешаль. – Что отказываю вам в такой малости, но воля короля превыше куртуазности.
– Скажи ему! – девица обернулась к Гроссмейстеру и в гневе стукнула его кулачком по колену
– Да с какой же это стати мне ввязываться в местные дрязги?!
– А как же справедливость?
– Справедливости не существует.
– А как же мечта о справедливости?
– Инвиктус! – рявкнул Гроссмейстер, будто одно из имен его бога было самой непотребной бранью. – Знаешь, почему рыцари Ордена не имеют ни жен, ни конкубин и всячески стараются держаться от бабья подальше?
– Почему? – с неподдельным интересом спросила девица.
– Да вот поэтому же! Сенешаль!!! Клянусь, я не прощу и не пощажу тебя, коли ты немедля не вернешь свободу этим пленникам.
– При всем уважении, не ваше это дело, монсеньер! – вскинулся Грифид ап Кинан (ибо всякому терпению, подумал Гроссмейстер, есть предел).
Но вслух сказал:
– Раз так, я сам освобожу их, и разломаю эту клетку к свиньям собачьим, а, если который из рыцарей или солдат твоего трусливого короля дерзнет помешать мне, то я с превеликой охотой сверну ему шею!
– Эй, гроссмейстер чего-то там! Ты, надо думать, и слыхом не слыхал о вежливости?! – отделившись от всадников, что держались чуть поодаль, не желая, как видно, иметь дела с приблудным рыцарем, еще и нагло похвалявшимся бросить вызов великану Моргаузу (одолеть которого никому из них не достало ни смелости, ни силы), к нему направил коня тот самый задира Маредид.
– Отчего же? Слыхал, – Гроссмейстер, едва сдерживая улыбку, покосился на свою ведьму Девчонка не выказывала и тени страха, заново наматывая на кулак поводья с таким безмятежным видом, будто занималась рукоделием в тихой горнице. – И тебя еще могу поучить.
– Нет, монсеньер, прошу вас! – встревожился сенешаль. – Я исполню вашу просьбу! – и крикнул солдатам: – Открывайте клетку и гоните в шею этот сброд! Живо!
Но ни Гроссмейстер, ни Маредид на него не смотрели. Только друг на друга.