Игра в Джарт

Гроссмейстер не ответил. Пока Маредид говорил с герольдом, он внимательно оглядывал пирующих, выискивая того, кого поклялся убить. Моргауза он едва помнил. Как сквозь сон проступал смутный образ: страшная бородатая рожа с толстыми губами, распяленными в крике боли и ярости. Вот и все.

Но долго искать не пришлось.

За центральным столом, покрытым пурпурной скатертью, сидел король. Один, без королевы, без советников и без подхалимов. Он был немолод, черные волосы его сильно поседели и напоминали теперь мастью волчью шерсть. Во взгляде близко посаженных, светлых глаз тоже было что-то волчье – постоянная настороженность и постоянно тлеющий гнев, готовый вспыхнуть при самом малом поводе.

Лливелин не разделял общего веселья, он выглядел отстраненным и даже задумчивым, а свой серебряный кубок сжимал до того крепко, что побелели костяшки пальцев, и Гроссмейстер понял – короля снедает пламя скрытого бешенства.

Нетрудно было догадаться, кто разжег это пламя.

За столом по правую руку от королевского, тоже в полном одиночестве, вольготно расположился рыцарь – громадный, зверовидный, с курчавой густой бородой цвета темной меди. Левый глаз (а вернее, его отсутствие) скрывала кожаная повязка.

Под плащом и нарамником исполина легко можно было заметить кольчугу с рукавами до локтя, а на столе, среди блюд и кубков, лежал перед ним огромный немецкий меч в перевитых ремнями ножнах. И этого было довольно, чтоб нанести оскорбление королю, но рыцарь, вдобавок, обращался к нему с грубой, заносчивой речью:

– Говорю тебе, Лливелин: если кто из твоих баронов захотел бы доказать единоборством, что мой повелитель взимает с тебя дань беззаконно, я всегда готов принять вызов! Но раз ты окружен жалкими трусами и презренными ничтожествами, не осмеливающимися постоять за собственную честь, не лучше ли, склонив голову, смиренно положиться на волю и защиту короля, превосходящего тебя силой?..

Гроссмейстер (в который раз!) удивился настырной судьбе своей, что предоставила ему такой удачный случай. Он навесил девице щит на шею и приказал:

– Держись ко мне поближе, да будь начеку, – но заглянув в багрово-алые, как драгоценный кварц, глаза, неожиданно сбился и закончил так, как напутствовал обычно своих солдат. – Возможно, этот день – наш последний.

Девица улыбнулась, не размыкая губ – ужасной, тихой, ледяной улыбкой – но у него вдруг потеплело на душе. Он всегда был один, словно стоял на высоком холме в снежную бурю, а теперь нашел кого-то, кто превосходил его во всем – ив жестокости (а, вернее, в абсолютном и ясном отсутствии всякой жалости) и в непреклонном бесстрашии. Кого-то, кто внушал больший страх, чем даже он сам. Он понял, почему только чудовище может пленить каменное сердце Лузиньяна – ведь девица его не была ни ведьмой, ни ангелом, она была одним из тех невероятных, восхитительных созданий, что являются, как говорил сенешаль, ради славы господней и гнева господня – его собственная кровь подсказывала это. Его кровь заходила и заговорила в нем, его кровь оказалась сильнее и судьбы, и клятв.

Кто же ты, моя милая? Что же ты такое? – подумал он с нежностью, обхватил лицо девицы ладонями, наклонился, быстро поцеловал ее в лоб и, на ходу расстегивая пряжку ремня, удерживавшего плащ, вышел на середину зала.

– Моргауз!!! Я, Гроссмейстер Ордена Мирного договора, вызываю тебя на поединок до смерти! – гаркнул он. – Знай же, что и отказ не спасет твоей жалкой жизни: я выступаю от имени Ордена как мститель за кровь. Мститель за кровь может умертвить убийцу, едва только встретит его. И вот я встретил тебя, и я убью тебя, Моргауз, а с честью или без чести – выбирай сам!

Голос его, хрипловатый, не однажды сорванный, перекрыл гомон пира, как обычно перекрывал и грохот битвы. Все взоры обратились к Гроссмейстеру, настала тишина, только под одним из столов чесалась собака, с чавканьем выкусывая блох.

Моргауз медленно обернулся.

На лице его мелькнул смертельный ужас, но и сразу за тем толстые щеки побагровели от гнева. Исполинский рыцарь поднялся, величественно и неудержимо, как поднимается левиафан из бездны вод и с бессильной ненавистью произнес:

– Настиг-таки меня, змееныш!

Он стащил ножны с меча, отбросил столешницу – посуда полетела на пол, и собаки, с рычанием и визгом, кинулись подбирать объедки жаркого. Оттолкнув ногою козлы, Моргауз пошел на Гроссмейстера, расшвыривая пинками и собак, и слуг, не успевших убраться с его пути, лишь ненадолго остановившись, чтобы сказать Лливелину:

– Ты послал весточку в Орден, лукавый король? Задумал истребить меня чужими руками? Так я заставлю тебя пожалеть! Я разделаюсь и с тобой, как только убью проклятого лузиньянского ублюдка!

Рука короля, исступленно сжимавшая кубок, разжалась, он подпер ею щеку, по-волчьи улыбнулся Моргаузу, взглянул и на Гроссмейстера, стоявшего с секирой в одной руке, и плащом, стекающим на пол, в другой, и негромко приказал:

– Стража. В железо смутьянов. Обоих.

13