Игра в Джарт

Так что за диво изловил он на лесной дороге?

Гроссмейстер поднял голову и посмотрел вверх из-под ладони на девицу, что парила в вышине, как маленький неловкий феникс, забавляющийся огнем и пеплом, рассыпая снопы призрачных пурпурных искр и белых молний. Радужные круги – алые, голубые и золотистые – расходились вниз, мерцали, образуя вокруг Гроссмейстера и Моргауза подобие сияющей стены, невидимой, но и неодолимой. Щит с бычьей головой сиял в ее руках, подобно белому солнцу пустыни, и будь у Гроссмейстера побольше веры, он счел бы это знамением.

Но он просто стоял, не отводя взгляда от девы.

Нет, не ядовитый плющ – живое терние с острыми шипами и благоуханными белыми цветами пустило корни в крови его и сердце, навеки сплетая крепкими узами с той, чьи рубиновые глаза не поглощали, но источали свет, и так он был теперь с нею связан любовью, что она стала как бы частью его, и он больше не знал, где кончается она и начинается он только знал, что разделить их без того, чтобы погубить, невозможно.

– Эй, солдафон, так и будешь пялиться под мой подол или зарубишь уже этого борова? – прозвучал из вышины сердитый серебряный голос. – Мне скучно. Я есть хочу. Давай быстрее.

Она всегда его смешила, и в этот раз Гроссмейстер тоже рассмеялся и сказал:

– Пусть же придет смерть, если любовь так хочет!

Улыбка еще не покинула уст его, когда оборотился он, поднимая секиру, к Моргаузу.

Тот был напуган: толстые губы прыгали, толстые щеки заливала бледность. Но, пусть рыцарь-убийца давно позабыл о чести, смелость ему не изменила.

Он поднял меч к плечу, направив острие Гроссмейстеру в лицо, и срывающимся голосом произнес:

– Колдовство тебя не спасет! В рукояти моего меча – нетленная косточка от пальца святого Брендана!

– Ох уж эти мне благочестивые рыцари, – презрительно бросил Гроссмейстер. – Орудию пытки вы поклоняетесь, да еще растаскиваете, как крысы, кости своих святых!

Они, пригнувшись, пошли по кругу, приглядываясь, выжидая, не сводя друг с друга глаз.

– Проклятый язычник! Лузиньянское отродье! Дьяволова кровь! Недолго тебе глумиться над святыми и крестом! – Моргауз повернулся и неожиданно ударил сверху, уверенный в своей несокрушимой силе и убежденный трусливыми льстецами в том, что искусство его в бою не знает равных, но огромный меч лишь чиркнул по каменному полу, рассыпав искры. Гроссмейстер ускользнул.

– Ну-ну, следи за словами, – проговорил он, смеясь. – По крови твой король мне родич.

Изрыгая проклятия, великан снова занес меч. Гроссмейстер бросил ему в лицо плащ, с быстротой молнии вонзил острия лабриса Моргаузу в бок, намереваясь пропороть печень, и тут же отскочил.

Исполин взревел, на кольчуге выступила кровь. Но это его не остановило и даже не замедлило.

Бил он из стойки ярости, полностью отводя меч назад. Для любого другого столь уязвимую позицию стоило бы назвать стойкой глупости, но не для Моргауза. Кроме железа, его, как дикого вепря, защищал природный доспех – толстая шкура и слой жира – и, как вепрь, был он силен и неутомим. Гроссмейстер достал его трижды – по открытой груди, в бок, в голень, но с тем же успехом мог бы рубить и валун. Из прорех в кольчуге сочилась черная кровь, в сапоге хлюпало, однако Моргауз не пошатнулся. С ревом он бросался на Гроссмейстера, нанося удар за ударом, а тому только и оставалось скакать и кувыркаться подобно шуту на ярмарке.

Моргауз славился тем, что убивал с одного удара. И не зря. Гроссмейстер знал – и ему не выстоять. Если Моргауз достанет его хоть раз, то прихлопнет как муху.

«Разоружить его, – думал он, выравнивая дыхание. – Надо его разоружить». Он рубанул великана по плечу, но Моргауз увернулся и, в свою очередь, нанес излюбленный свой удар сверху.

Меч снова обрушился на камни пола, но в этот раз Гроссмейстер приметил, что клинок чуть выщербился.

«Паршивая немецкая сталь!» – озарило его, и на следующий удар ответил он встречным снизу. Секира ударила по лезвию меча. Кисти Гроссмейстера чуть не выскочили из суставов, рукоять лабриса переломилась и железко отлетело далеко в сторону Но и огромный меч Моргауза раскололся на куски.

Издав рык, превосходящий по силе и злобе все предыдущие, Моргауз отбросил бесполезный обломок:

– Я убью тебя голыми руками! Раздавлю твою голову, как орех, сломаю хребет, вырву кишки и на них же тебя и повешу!

– Ого, – сказал Гроссмейстер. – Не иначе, твоя матушка прижила тебя от мясника!

– А от кого прижила тебя твоя матушка, ублюдок?!! – рыцарь-убийца пригнулся, растопырив руки, словно собирался ловить поросенка и пошел на Гроссмейстера.

– Моя матушка путалась с солдатней. Это всем известно, – Гроссмейстер выхватил из-за голенища джамбию, упал на пол, перекатился и вонзил острый обломок рукояти лабриса великану под колено. Моргауз взревел, ноги его подогнулись, Гроссмейстер запрыгнул ему на бедро, оттуда – на плечи, обвил ногами могучий торс, схватил великана за бороду, дернул вверх, перерезал ему глотку от уха до уха, и, свирепо оскалившись, плюнул в пылающий ненавистью глаз.