Игра в Джарт

– Стража?! – зашелся хохотом Моргауз и невероятно быстрым, сильным ударом рассек королевский стол пополам. – На что только годится твоя неуклюжая стража, которую набираешь ты, как видно, из овец?

Король отшатнулся, рухнул назад вместе с тяжелым креслом, но тут же, с достойной удивления ловкостью, вскочил на ноги, выхватил короткий меч из ножен стражника, суетливо бросившегося ему на помощь, и бешено выкрикнул:

– К оружию!!!

Сей же час все пришло в движение.

Рыцари – его безоружные рыцари! – вскакивали с мест, хватая, что только под руку попадется. Дамы жались к стенам, но не торопились покинуть зал: любопытство пересиливало страх и полагаясь на своих защитников, нежные создания эти желали посмотреть, не убьет ли и в самом деле пришлый рыцарь Моргауза, а если и выйдет наоборот, так ведь чужака не жалко! Рядом с королем, словно из-под земли, выскочили близнецы с клинками наголо. От дверей бежали стражники с гизардами. На галерею высыпали стрелки, разом направив взведенные арбалеты на Гроссмейстера и Моргауза.

Исполин заревел как медведь, размахивая мечом, и стражники отпрянули в страхе, потеснив обратно к дверям самых смышленых рыцарей, бежавших уже от оружейной с мечами и щитами. Два серых волкодава, вспрыгнув на столы, облаивали Моргауза. Какой-то юнец, подкравшись сзади, огрел его по затылку доской для игры в джарт. Доска разлетелась в щепки, а юнец полетел на пол от зуботычины, коей отдарил его великан.

Гроссмейстер оглянулся, ища глазами девицу, но она уже стояла рядом и сердито выговаривала ему, протягивая щит:

– Как ты думаешь биться, рыцарь без меча? Без меча? Да еще и без щита?

– У меня есть топор, – ответил он, как мог серьезно, стараясь прикрыть ее собою (от стрел, от клинков, от всего) и указав на галерею, добавил: —А щит оставь. Если ты вдруг не умеешь останавливать стрелы, он тебе пригодится.

– Зачем это мне их останавливать? – удивилась девица, взмахнула рукой, и арбалетные болты у стрелков на галерее высыпались песком и пеплом, а мечи и наконечники гизард у стражников разлетелись в мелкие осколки.

Гроссмейстер ахнул – и по залу прокатился общий вздох.

– Колдовство! Это колдовство!!! – взвизгнул долговязый аббат-францисканец в плаще с капюшоном самого лучшего фламандского сукна. Рыцари, слуги, пажи, дамы, паяцы, монахи и даже собаки – вся эта пестрая толпа в замешательстве подалась назад, подальше от двух рыцарей, зачинщиков переполоха, и маленькой белокурой ведьмы.

– Нет! Она не ведьма! – закричал Маредид. – Гроссмейстер и его прекрасный нефилим явились сюда, чтобы… – но голос его потонул в испуганных и гневных выкриках:

– Gwrach! Gwrach! Gwrach!

– Крест! – перекрикивая шум, потребовал король, властно протягивая руку к монаху-франту. – Дай мне крест, святой отец, раз уж ты так перетрусил, что не смеешь поднять его в нашу защиту. Ведьма против креста бессильна.

Он нетерпеливо сорвал усыпанный драгоценными камнями крест с груди аббата, выставил его перед собой и сделал знак рыцарям. Те осторожно двинулись вперед, изготовив к бою дубинки и уцелевшие мечи, но Моргауз одним движением громадного своего клинка заставил их отступить.

Гроссмейстер, не выпуская великана из вида, наклонился к девице:

– Послушай, – сказал он торопливо. – Я сам его убью. Я должен. Я поклялся! А ты… придержи-ка для меня пока всю эту свору. Сумеешь?

– Ну… ладно, – пожала плечами девица.

И воздух запел.

Да. Вот что случилось: воздух запел, сделался дик и свеж. Огонь в камине вдруг встал стеной, с ревом устремившись вверх. Завыли собаки.

Девица тихо, как облако, поднялась под самый потолок, расцветая бледным серебристым сиянием и белая вспышка неистовой яркости отбросила в стороны рыцарей. Король отступил, уронив крест и заслоняя рукою глаза.

Странное, нечеловеческое пение, пронзавшее душу тоской и счастьем, набирало силу. В этом пении не было ни слов, ни даже мелодии, оно не походило ни на что – и на все на свете, в нем сливались стоны ветра и цоканье лошадиных копыт по камням, щебет дивных, неведомых птиц и скрип двери, крик сокола и плач младенца – но оно захватило Гроссмейстера всецело: так захватывает человека сон, и война, и вьюга.

И смерть.

Он знал это пение, он слышал его и раньше.

Два года назад флот Ордена, шедший к Палестине, разметало штормом. Флагман уцелел, но был сильно потрепан, и носился, отданный на волю волн и тьмы, в открытом море. Когда же буря стихла, а изорванные паруса повисли вдоль мачт, над гладью вод разнеслись вдруг диковинные звуки, и все, кто слышал их, застыли в оцепенении. Казалось, они могли стоять так вечно, не нуждаясь ни в чем и ни к чему более не стремясь, охваченные великой радостью от красоты моря и неба, словно открывшейся перед ними впервые и в то же время с великой печалью осознавая тщетность этой красоты. К рассвету наваждение прошло, но эхо той радости и той печали долго еще отзывалось в их сердцах.

Эрик говорил: так поют киты.

Хорхе говорил: это поют звезды.

Но, выходит, оба ошибались, ведь киты привольно плавали в далеком Белом море, а звезды еще не взошли на небесах.