Игра в Джарт

– Да уж, я заметил, – Гроссмейстер высунулся из воды, схватил ее за плечи, развернул и толкнул в сторону выхода. – Тогда раздобудь ее как-нибудь иначе. Только – во имя всех богов! – не убей никого, не сожги замок и не запугивай слуг. Это не так трудно, как кажется.

Девица, оглянувшись, метнула на него злобный взгляд, и, будь у нее оружие, Гроссмейстер гроша не дал бы за собственную жизнь. Впрочем, она сама – оружие, мысленно подбодрил он себя, почти ожидая, что белобрысая ведьма приложит его (вместе с бадьей) о стену, или поджарит, как грешника в христианском аду, но она просто направилась к двери, бормоча под нос ругательства на трех неизвестных ему языках.

В том, что это именно ругательства, Гроссмейстер не сомневался.

15

Дверь за нею захлопнулась с таким грохотом, что дрогнули стены замка – а это были очень прочные стены, сложенные из больших серых камней. Но прежде, чем смог он подумать о камнях (и о чем бы то ни было еще) Гроссмейстеру пришлось плеснуть себе в лицо несколько пригоршней воды. Странно, что говорят распалиться страстью. Его трясло, будто от холода, и даже зубы выбивали дробь.

Да уж, впору вспоминать всех святых.

Но Приносящий Победу, солдатский бог, обходился без святых, и Гроссмейстер, втянув ноги в бадью и опираясь подбородком о колени, стал мысленно перечислять: кошель, кинжал, плащ, капюшон, перчатки, недоуздок, чепрак, шпоры, гребень для гривы, меч, лабрис, баклер, наручни, лорика, перо, чернила, пергамент, красный воск, перочинный нож, гребень, наперсток, игла, нитки, запасные ремешки, шило…

Помогло.

Сей перечень не раз являлся ему в кошмарах – будучи мальчишкой, он не просто так таскался за прежним Гроссмейстером, в обязанности его входило приводить в порядок одежду, оружие и следить, чтобы у того было все необходимое в походах.

Беспокойное время.

Вода почти остыла. Он торопливо вымылся, вылез из бадьи, накинул простыню на плечи, и подошел к окну. Солнце давно закатилось, усыпанные звездами небеса отражались в темных волнах, с мягким плеском разбивавшихся о скалы далеко внизу. Остро пахло водорослями, рыбой и мокрыми птичьими перьями. Втиснувшись в глубокий, но узковатый проем окна, Гроссмейстер помочился в море (ему хотелось бы думать, что в море, а не на голову какой-нибудь прикорнувшей среди утесов чайки) и остался стоять, глядя на звезды.

Девица его никак не шла из головы.

Он не хотел брать ее силой, даже если бы и смог (что представлялось маловероятным – молнии? пламя? дюжина вооруженных всадников, отброшенных небрежным движением руки? – о, не надо быть умником вроде Хорхе, чтобы предположить, чем кончится попытка овладеть ею против воли). Но он и не хотел, нет, он хотел, чтобы и она полюбила его.

Чтобы осталась с ним навсегда.

Гроссмейстер ни рожна не смыслил в женщинах, но был хорош в обучении ловчих птиц. Он выносил их немало, брал с ястребами – волков и медведей, с кречетами – кабанов, с соколами – серн и ланей, лисиц – с коршунами, зайцев – с кобчиками, и не было ему равных в этом деле.

Да, грозен атакующий сокол и, бросаясь с вышины, бьет жертву с сокрушительной мощью, однако и хрупок, как любая птица, и обращаться с ним следует исключительно осторожно. Если зверя (да и человека) можно подчинить своей воле, побороть силой, то, чтобы поймать и обучить птицу, кружащую высоко в свободном небе, нужен особый дар. Птицу невозможно покорить, она всегда сама по себе и может улететь, когда захочет. Птица – не слуга, но товарищ. Она из иного, небесного мира, ей подвластны пространства, недоступные людям.

И тем драгоценней незримые путы, связывающие со временем охотника небесного и земного, благодаря которым вольная, хищная птица каждый раз возвращается с небес на руку человека.

Гроссмейстер умело сплетал эти путы, и подумал (не без самодовольства): что годится для сокола, сгодится и для девицы. Раз перевабишь, так сама на руку ходить станет.

Он терпелив. Она полюбит его. Так и будет.

Ветер толкнул его в грудь – раз, другой – как пьяный задира. От холода кожа пошла зябкими пупырышками и все мысли о любви, страсти и судьбе выветрились из головы, уступая место лишь одной мечте – о теплом одеяле.

Гроссмейстер слез с подоконника и потратил немало времени, чтобы разжечь светильник – он промерз до костей и руки совсем не слушались.

А вот девица его справилась бы с этим за миг.

«Надо бы одеться и поискать ее, пока прелесть моя не натворила дел», – подумал он, но жалкая эта уловка не обманула бы и младенца. Отсутствие белокурой девицы томило его, отзывалось мучительной пустотой. Как жажда гонит раненого оленя к реке, так любовь гнала рыцаря к той, что пленила его сердце, и не желал он с нею более расставаться – ни на день, ни даже на час.