Игра в Джарт

Он быстро оделся и взялся уже за сапоги, как вдруг дверь распахнулась от мощного пинка и в горницу ввалился Маредид с деревянным подносом, полным всякой снеди. Следом за ним скользнула белокурая девица. Она осторожно несла кувшин – Гроссмейстер понадеялся, что с вином, пусть и местным. Он изрядно продрог.

– Да ты здоровехонек, безымянный! Вот чудеса! – заорал близнец сенешаля, швырнув поднос на стол. Яблоки, лежавшие горкой на краю, с глухим стуком раскатились по полу. – А я-то думал, придется тащить тебя, как оленя! Слава господу, мадонна исцелила тебя!

– Никого я не исцеляла. Вот еще, – проворчала девица. Она взмахнула рукой и в светильниках на стенах затеплились огоньки, а пламя, тлевшее под сугробом пепла в камине вспыхнуло с новой силой.

Позабыв о Гроссмейстере, Маредид обернулся к ней и воскликнул:

– Ах, милый друг! Пусть бог, властитель мира, вознаградит вас – это было изумительно!

– Изумительно? – переспросила девица, с недоверием глядя на рыцаря-близнеца. – Ты так думаешь? Обычно говорят по-другому.

– И как же обычно говорят? – Маредид подошел к ней (слишком близко, по мнению Гроссмейстера).

Девица вздернула подбородок – то ли из гордости, то ли оттого, что рыцарь был выше ее почти на локоть, и только так она могла глядеть ему прямо в глаза.

– Сдохни, проклятая ведьма! – вот как. Ну или удирают, визжа от страха. А некоторые вообще камнями кидаются, просто ужас.

– Они глупцы, мадонна, жалкие глупцы, не умеющие распознать божьего замысла, ибо один лишь господь создает истинную красоту и творит чудеса, а дьявол ничего создать не способен, вот и злобствует, ослепляя слабые души, – ласковым голосом сказал Маредид и белокурая ведьма вдруг улыбнулась ему – застенчиво и просто, словно и в самом деле была благовоспитанной девицей, а не злым, насмешливым созданием, подумал Гроссмейстер, против воли любуясь каждым ее движением.

– Ну, конечно. Один ты у нас умник, – ревниво бросил он. Ему захотелось отвернуть близнецу сенешаля голову, а сразу после – расколотить свою о каменную стену.

Почему он сам не сказал ей об этом? Ни разу не сказал, что она изумительна? Не сказал, что ее волосы белее февральского снега, а глаза алее роз в садах Багдада? Что руки ее нежны, как крылья горлицы, а маленькие белые зубки подобны жемчугу? Что краше ее нет никого на свете?

Гроссмейстер представил, как, запинаясь, несет всю эту чушь и разозлился еще больше.

– Ну, и куда же ты собирался тащить меня, умник? – спросил он, натягивая сапог и с трудом удерживаясь от того, чтобы запустить в Маредида вторым.

Веселый рыцарь неохотно отвел глаза от девицы, поднял с пола яблоко, потер о рукав, с хрустом надкусил, и, жуя, уселся на каменную лавку у окна.

– Я велел оседлать твоего вороного, набить седельные сумки провизией и приторочить к седлу пару добрых шотландских пледов – от твоей бедуинской подстилки здесь мало толку. А в Гавани дожидается корабль норвежских купцов. Они отчалят на рассвете.

– Что ж, попутного ветра. А у меня нет покамест охоты покидать острова.

– Но ты должен! – обеспокоено вскричал Маредид. – Тебе надо убираться отсюда, безымянный. Король хочет твоей смерти – а короли всегда получают, что хотят. Разве нет?

Гроссмейстер хмыкнул, принимая из рук девицы лорику.

Он вполне мог понять короля Вела. Моргауз был не только первым рыцарем, но и деверем Жана Мятежника. Возможно, гнев заморского государя и поутих бы, получи он вместе с телом своего сраженного витязя тело его убийцы.

Гроссмейстер облачился в доспех и девица помогла ему завязать шнурки на спине. Она была такой маленькой, что ей пришлось взобраться на скамеечку для ног. Это развеселило его. Он спросил у Маредида:

– А что же твой брат сенешаль – участливый, услужливый, учтивый? Обрадуется ли он, вызнав, что ты пошел против воли короля? Хотя не похоже, что вы с ним ладите.

– А ты, что ли, всегда собой доволен? – вгрызаясь в яблоко, спросил рыцарь-близнец.

– Это тут причем?

– Просто ответь.

– Не думаю, что хоть кто-то может быть всегда и вполне собой доволен.

– Вот и у нас так, – кивнул Маредид. – Братец мой для меня как зеркало, а коли в зеркало глядишься, так непременно какой-нибудь изъян да отыщешь, – он снисходительно вздернул бровь, кинул огрызок в окно, поискал себе еще яблоко, и, развалившись на лавке, продолжил: – Мы с братом ничего не делаем поврозь, родились и то вместе. Из одного лона мы вышли, из чрева одной матери, в один день, и не удивлюсь, если ляжем в одну могилу. Но здесь, на севере, близнецов не жалуют, – рыцарь развел руками, – и потому отец наш, достойнейший Кинан ап Оуайн, как только мы появились на свет, отослал матушку обратно в ее шотландские земли, заподозрив, что она путалась с дьяволом, и это дьявол разделил младенца надвое в ее утробе. Он все пенял, что из нас двоих получился бы один безупречный рыцарь, а так из-за козней дьявола весь ум достался Грифу, а мне…

Позабыв о манерах, Гроссмейстер расхохотался в голос.