Игра в Джарт

– Он самый. Сказывают, после той, последней битвы у моря за смертельно раненным королем приплыла чудесная барка, белая, как яблоневый цвет. В барке сидела Дева Озера, а с нею другие печальные дамы. И, силою волшебства, король был перенесен на ту барку и увезен теми дамами на недостижимый, прекрасный остров, где раны его исцелились и смерть отступила от него, но так и не пустила обратно, в мир живых – отчего называют озеро, среди которого и есть тот остров, Озером Странной смерти, а остров зовут Ничей, или Остров яблок, ибо ни время, ни смерть там не имеют власти, и яблоня рождает цвет и плод на одной и той же ветви. И там король – ни жив, ни мертв – спит до сего дня, ожидая часа, когда наступит крайняя опасность для островов моря, и тогда – как и заведено в вашем ордене – явится он защитить королевство, оставшееся без защитников. Но, – добавила она скучающим голосом, – ты же понимаешь, что все это враки?

– И ничего не враки! – пылко возразил рыцарь-близнец. – Взятый прямо из битвы король, поверженный, но не побежденный, одинокий, но не покинутый, нашедший покой и блаженство – только не на острове, нет, а в подводном дворце, под защитой прелестных озерных дев! – спит, склонив голову, на золотом троне. На нем золотая корона, усыпанная драгоценными камнями, что блистают и сверкают как языки пламени, а в руке меч с золотой рукоятью и рубиновым яблоком. Тот меч может высечь кровь из ветра, разрубить и железо, и камень, и каплю росы, потому и зовется он Каледфолх, что значит Разящий..

– Не Разящий, а

Поразительный, если уж о том зашла речь, – снова вмешалась белокурая девица, и пояснила: – Трудности перевода. Чудесный, достойный восхищения. Клинок совершенной формы, не знающий себе равных – Мирандуаза.

– Да благословит вас бог, мадонна, так оно и есть! – воскликнул веселый рыцарь. – Меч короля – как бы он ни звался – не знает себе равных, и тот, кому он служит, неуязвим и непобедим, при условии, конечно, что это рыцарь с чистым сердцем! А если и был благороднейший из королей смертельно ранен предателем Медраудом, то лишь потому, что меча того при нем не было. Но теперь король спит, укрытый тихими, глубокими водами, не выпуская более из рук дивного своего меча, а за круглым столом, подле королевского трона, спят рыцари в сияющих доспехах и у каждого на руке крепкий щит, а под рукою – меч, а рядом в землю воткнуто копье, и все это рыцари короля Эмриса, и вот их имена: Овейн апУриен, Кай ап Кинир, Гвалхмай ап Гвиар, Передур ап Эвраук, Герейнт ап Эрбин, Бедуир ап Бедрауд, Килух ап Келитон, Эдейрн ап Нут, Кинон ап Клидно…

Гроссмейстер, словно бы в задумчивости, потер пальцами лоб, прикрывая лицо ладонью. Рука не дрожала, а если и дрожала, никто бы и не заметил: в растворенное окно ворвался вдруг ветер с моря, и огоньки свечей заметались, и затанцевали на стенах странные тени, будто летела, кривляясь и корчась в жуткой пляске, вокруг них сама ночь.

Вспомнился ему шепот, тихий, как морской прибой, и побелевшие человечьи кости на дне озера, и те имена, что повторял сейчас Маредид ап Кинан, и меч, блистающий как шелк под солнцем. Меч, прекраснее которого не было на всем свете. Меч первого гроссмейстера, позвавший его (последнего!) из глубины сна и темных вод.

Меч Амброзия.

Вот оно. Зверь поднят.

Он ясно осознал, что сейчас был не игроком – танцором. Фигурой, безделушкой, камнем, который через начало собственной его игры (Моргауза) привели, возможно, к началу игры его Братства. Ему не было обидно, нет. Ему было любопытно.

Зачем?

Он с детства был неразговорчив, предпочитая слушать и наблюдать. Он знал, что правда таится среди слов, как зверь в лесу. Он знал, что отыскать ее непросто. Он знал, что правду можно и выбить, и угадать, но вернее всего – подстеречь как зверя.

Он всегда был хорошим охотником.

Почуяв же, что правда близко, позабыл Гроссмейстер и о счетах своих с судьбой, и о глупых муках, что претерпевал из-за этого, твердо вознамерившись выяснить, выпытать, понять, как добыть ему тот меч и что ему с ним делать.

– Эй? Ты вообще меня слушаешь? – брат сенешаля, перегнувшись через стол, хватил его по плечу.

– Я слушаю тебя внимательно и чутко, Маредид ап Кинан, – Гроссмейстер поднял голову, и встретился с ним взглядом.

Веселый рыцарь смотрел на него печально. Неверное пламя свечей освещало лицо Маредида, и он как никогда был похож на своего брата. Резкие морщины, тянувшиеся от крыльев носа к уголкам губ (и появившиеся, без сомнений, от привычки вечно улыбаться) сейчас выглядели скорбными, серые глаза отливали сталью, а брови хмуро сошлись над переносицей. Мягкий голос внезапно обрел твердость камня, присущую, скорее, близнецу его сенешалю (словно Маредида и в самом деле подменили):